— Помнишь убийство Халида ибн Кудра?
— Неужели его убила женщина?
— Да.
— И ты знаешь, кто она?
— Знаю, — грустно произнес Малик.
Фарид откинулся на спинку сиденья.
— Наверное, она не из простых?
— Конечно нет. Джафар и другие считают, что ее подослали, но я-то вижу, что это ее личная месть, больше вызванная безумием, нежели желанием свести счеты с теми, кто отнял у нее все, что она имела.
— А что у нее было?
— Беззаботное девичество, любящие родители, богатство, мечты о будущем… — Малик сокрушенно покачал головой. — Мы идем по земле со знаменем Аллаха в руках, не видя того, что опустошаем не только земли, но и человеческие души…
— Мы боремся за веру, — мягко напомнил Фарид.
— Зачем? Почему? С недавних пор я перестал это понимать.
— Потому что наша вера несет в себе истину.
Молодой человек улыбнулся таинственной, горькой улыбкой.
— Истинны только любовь и справедливость.
Фарид тяжело вздохнул. Он не знал, завидовать Малику или жалеть его.
— Что это за женщина? Персиянка?
— Армянка, которая родилась в Исфахане. Ее имя звучит по-нашему очень красиво: Жасмин. Ее отец и шестеро братьев были убиты слугами эмира восемь лет назад.
Если Фарид ожидал услышать что-то интригующее, то он прогадал: вместо этого он услышал нечто настолько ошеломляющее, что едва не свалился со стула.
— Жасмин? Асмик Агбалян?!
— Да. Она назвала свое имя. А что тебе известно о ней?
Фарид горько усмехнулся.
— Один мой приятель влюбился в женщину по имени Асмик Агбалян несколько лет назад и до сих пор не может забыть ее.
— Ты шутишь!
— Нет. Его зовут Камран ибн Касир. Если б он узнал о том, что с ней случилось, наверное, сам сошел бы с ума.
В душе Малик был поэтом. Он хорошо понимал, что происходит с человеком, которому довелось встретить воплощение своих грез. Привычные ощущения, цели и мысли исчезают, уступая место чему-то яркому, неповторимому, совершенному. Отчасти он был таким же, как Камран, если не считать того, что Камран был воином, а не мирным человеком и давно познал ту сторону жизни, какую Малик смог изведать только сейчас.
— Я сочувствую твоему приятелю, — выдавил молодой хаким.
— Не знаю, стоит ли говорить ему правду? — задумчиво произнес Фарид. — Если б эту женщину можно было спасти…
— Забудь, — твердо произнес Малик. — Нет никаких шансов. Ее очень хорошо охраняют. В башню не может проникнуть никто, кроме доверенных лиц наместника.
— Что ее ждет?
— Если не замучают до смерти, то разобьют голову камнями на площади, как развратной женщине или воровке. Хотя, скорее всего, просто тихо задушат в башне.
— Это ужасно!
— Да, — сказал Малик, — вот потому я и сижу здесь с тобой, пью вино и думаю о том, что более не способен служить Богу по совести, а только от страха.
Глава 5
Вардан стоял посреди пустой церкви и разговаривал с отцом Саркисом. В храме царила приятная, успокаивающая прохлада, все тонуло в мягком золотистом свете.
Молодой человек поймал себя на мысли, что в последнее время не часто ходит в церковь, хотя прежде не пропускал ни одной службы. С некоторых пор он ощущал слишком сильную вину перед Богом и чересчур много Божьей вины за то, что случилось с ним, его жизнью и жизнью близких ему людей.
— Ночи напролет я думаю о том, что мне делать, святой отец, и не нахожу никакого выхода, — говорил Вардан.
— Ты не хочешь оставлять этого мальчика у себя?
— Хочу или нет, не имеет значения. Я не могу разлучить его с сестрой, и у Тиграна нет других родственников, которые взяли бы его к себе.
— Проблема в твоей жене? — спросил священник. — Если так, я поговорю с Гаянэ.
Вардан мотнул головой.
— Не только. Да, она не любит детей Асмик, и ее можно понять. Гаянэ известно, что Сусанна моя дочь, и она не может справиться с ревностью. Впрочем, я надеюсь, это пройдет, ибо Гаянэ знает, что я никогда не брошу девочку. Но Тигран… Я не могу усыновить мальчика, потому что у меня есть собственный сын и наследник. И я не знаю, как объяснить Тиграну, что, когда он вырастет, ни один человек из нашего селения не отдаст за него свою дочь!
— Ты не любишь Тиграна за то, что Асмик родила его от другого мужчины, от человека не нашей веры?
— Он хороший и умный мальчик, — поспешно произнес Вардан и добавил: — Но… он чужой. Чужой для меня и для всех остальных. Я вынужден в этом признаться, хотя в свое время согласился стать его крестным отцом.
Священник немного помолчал, потом промолвил: