И я иду вниз по главной улице.
Медленно улица теряет городские приметы – сначала пропадают магазины, потом асфальт, потом фонари. То есть, фонари остаются, но такие, которые называются фонарными столбами – деревянные, с подпорками в виде буквы «Л» или буквы «А», а есть и без подпорок – опасно накренившиеся, и не факт, что на них есть лампочки, а если есть – что они горят. Улица круто ломается вниз, дорога превращается в большую промоину, и это уже интересно – видно, как шумно бежала по ней талая вода, торопясь к реке, видно, какие камешки она намыла, разноцветные, весёлые, знакомые с детства.
Коллаж – Лариса Ритта
Нужно много раз повернуть в разные стороны – так устроена дорога к реке, – и вот наконец – первозданный, запущенный обрыв крутого берега. Слишком неудобный подход и совершенно неудобный спуск. И только воде привольно обрушиваться отсюда вниз, и шумят здесь поэтому неумолчно и днём, и ночью, и весной, и летом, и даже зимой, бесчисленные извилистые, большие и маленькие ручьи.
Река лежит внизу. Она ещё не вошла в берега, ещё проплывают по ней редкие, недотаявшие льдины – грязные, почти чёрные, впитавшие всю зимнюю спячку. Река тиха, успокоена после половодья и словно не знает, что делать теперь. Монастырь на противоположном берегу – почти над самой водой. И солнце над всем этим застывшим умиротворением.
Я прохожу вдоль обрыва, сворачиваю на крайнюю улицу – и вот он распахивается передо мной сразу, словно подняли занавес – просторный, спокойный, необъятный взглядом речной берег. И я прерывисто вздыхаю, словно поднятая воздушной волной.
Он ещё не оброс луговой травой. Это потом, летом, замельтешат под ногами мелкие ромашечки, анис, дикий цикорий, клевер. А сейчас голо, черно, беззащитно и трогательно, словно в первый день творения. Лишь сырая земля, кочки и проблески мелких лужиц. Здесь недавно была река… она здесь стояла хозяйкой, подобравшись к самым заборам из штакетника. Подмывала их, рвалась в сады, в огороды. И даже в дома. А когда-то давно она всё-таки ворвалась. И оставила отметину на бревенчатой стене крепкого дома. А потом ещё одну отметину. И потом успокоилась: теперь её, настоящую хозяйку города, запомнили надолго, пока дом жив.
Коллаж – Лариса Ритта
Я пробралась через лужи к историческому дому и в сотый раз прочитала метки. Каждую весну я их читаю. Потом я стояла над рекой, впитывала её весеннюю шалую воду. А река впитывала меня – мои весенние шалые чувства. Я рассказала ей о пришельцах – вслух, никого не боясь, я одна-одинёшенька на берегу. Посмотрела на город снизу – пряничные домики на высокой горе, заборы и голые сады за заборами…
Наконец, я наобщалась с рекой и начала подниматься по крутизне – улица совершенно пуста, только мелкие собаки да величественные кошки на заборах.
«По этой дороге будет ходить твой сын», – услышала я вдруг голос.
Я остановилась и оглянулась. Никого. Только я посреди весны, притихший, старый город вокруг и притихшая, проснувшаяся река в изножии города.
«Кто здесь?» – на всякий случай спросила я шёпотом.
Тишина.
Я подняла голову – пусто. Небо, голуби, облака. И никого я опять не увидела, только кепка в очередной раз свалилась с головы. Или это я всё время падаю на землю?
Я посмотрела вниз, чтобы не поскользнуться. Увидела рядом маленькие ноги в белых сандаликах. Маленькая ладошка зашевелилась в моей руке… кто это со мной? Мы пошли дальше вдвоём. Сандалики мелко перебирали и иногда спотыкались и камни, и тогда я крепче сжимала ручонку. Может, это и правда, шёл мой сын, о котором я ничего не знаю ещё? А, может, это детство моё шло рядом – это я иду с мамой из леса, держусь за её руку и еле плетусь от усталости, а дорога длинна, и в руке – игрушечный бидончик с ключевой родниковой водой, пахнущей тёплой жестью и земляникой… Но кто, кто это мог сказать про сына? Сама я не придумала бы такого… Кого я веду за руку?
Я возвращаюсь по дороге, зачарованная, а кошки смотрят с заборов презрительно, уж они-то знают, кто это сказал и кто это со мной идёт рядом…
7
Вечером я выставила в своей комнате зимнюю раму. Теперь я была отделена от божьего мира одним только тонким стёклышком. Я вымыла его, обобрала прошлогоднюю вату, и через открытую форточку на меня дохнула весна.
Потом я вытащила из-под кровати чемодан, а из него – кучу летних платьев – и пошла к зеркалу.
Платья были все ужасные: то слишком короткие, то слишком длинные, то просто облинявшие. Я смотрела в зеркало на своё вымороченное долгой зимой, авитаминозное тело и делала поправку на загар, на здоровое кокетство и на то особенное летнее состояние лёгкости и освобождённости, когда кажется, что зимы никогда не бывает и что все наряды – к лицу.