Эмили Кармайкл
Цветок Прерий
ГЛАВА I
Июнь 1885 года.
Аризона, долина Сан-Педро, ранчо «Лейзи Би».
Гнедая кобылица бешеным галопом мчалась через площадку для выгула лошадей; грива ее развевалась по ветру, а ноздри гневно раздувались. Чтобы не врезаться в восточные ворота загона, кобылица замедлила ход и, пробороздив копытами мягкую землю, подняла густые клубы пыли. Свиньи, лениво жевавшие в небольшом закутке по соседству, злобно глянули на лошадь маленькими черными глазками и недовольно захрюкали.
Кобылица нервно фыркнула и завертелась на месте, заметив людей: женщину, прислонившуюся к южным воротам, и девочку, сидевшую на заборе.
– Похоже, она взбесилась!
Девочка улыбнулась – на пухленьких щечках появились ямочки, а в изумрудно-зеленых глазках засверкали веселые огоньки. Золотистые волосы девчушки были заплетены в тугие косички, немного не доходившие до банта, которым был завязан на спине поясок ее передничка.
– Да, она сошла с ума.
Маккензи Батлер наблюдала, как лошадь, встряхнув великолепной гривой, встала на дыбы и рысью помчалась по кругу. Прижав уши к голове и не сводя глаз с человека у больших раздвижных ворот конюшни, который держал в руках веревку, кобылица делала бесконечные круги от бака с водой, стоявшего в углу загона, до закутка со свиньями.
– Кажется, пришла пора по-настоящему заняться тобой, прекрасная дикарка!
Тони Геррера поднял над головой лассо, бросая вызов животному.
При звуках его голоса уши лошади слегка вздрогнули, но она ни на секунду не замедлила бег по кругу.
– Похоже, у нашей красавицы есть свое мнение о том, кого следует приручить, – сказала Маккензи дочери.
Тони продолжал убеждать кобылу:
– Сегодня моя возьмет, слышишь, сеньорита? Он медленно приближался к лошади.
– Иди сюда, дикарка. Сегодня мы с тобой подружимся. Я и ты… Ты позволишь вскочить тебе на спину, а?
– А что ты об этом думаешь, Фрэнки? – спросила Маккензи.
Девочка на секунду задумалась.
– Я думаю, что победит лошадь. Бедняжка Тони, как мне его жалко! – произнесла она со вздохом.
Маккензи довольно усмехнулась.
– Мне кажется, что ты права.
Тем временем Тони дошел до центра площадки. Лошадь зафыркала, остановилась и повернула к нему обезумевшую морду с раздувающимися ноздрями. Тони стал плавно поднимать лассо, готовясь к броску. Кобыла била копытом, вызывающе выгнув шею.
Фрэнки улыбнулась.
– Мне нравится эта лошадка. У нее на носу такая красивая белая полоска, а на ногах белые носочки.
– Да, симпатичная кобылка, – согласилась Маккензи.
– Сегодня у меня день рождения, – с важным видом напомнила девочка матери.
– Я знаю, малышка, – засмеялась Маккензи. – Тебе исполнилось пять лет. Это чудесный возраст!
– А когда у Исси Кроссби был день рождения, ей подарили пони, и теперь у нее есть собственная лошадка. Исси рассказывала мне об этом в церкви.
– Но Изабелле уже семь – она гораздо старше тебя.
Выдавив тяжелый вздох, Фрэнки скривила маленький ротик, который был так прелестен, словно принадлежал не обычной девочке, а ангелочку с иконы.
– Мне очень нравится эта лошадка, – сказала она. Неожиданно лошадь перешла в наступление: издав какой-то неопределенный звук, выражавший недовольство, она помчалась на человека с веревкой в руках, но в последний момент шарахнулась в сторону. К несчастью, Тони отскочил туда же; туловище лошади столкнулось с грудью мужчины, и он упал на землю. Кобыла, громко заржав, повернулась и стала злобно наблюдать, как человек хватает ртом воздух и пытается встать на ноги. У Маккензи перехватило дыхание, но лошадь позволила Тони отползти к забору и перевалиться за него.
– Бедный Тони, – Фрэнки попробовала изобразить сочувствие, но тут же хихикнула.
– Кажется, ты собирался сегодня прокатиться? – спросила Маккензи с ироничной улыбкой.
– Это какая-то шлюха, а не лошадь, – под холодным взором Маккензи Тони смутился и потупился. – Прошу прощения. Я хотел сказать, что это очень опасное и своенравное животное.
– Я поняла, что ты имел в виду. Надо бы найти пару парней и отправить лошадь обратно на южное пастбище. Я давно уже подумываю об этом, но она слишком красива, и мне не хочется расставаться с ней.
– Маккензи, ты ненормальная, если считаешь, что с ней можно сладить, не применяя жестких мер. Нам все равно придется привязать кобылу к столбу и показать ей, кто здесь хозяин. Это единственный способ переломить ее упрямство.
– Я хочу, чтобы ее приручили, а не переломили.
– Не понимаю, в чем тут разница, – мрачно заметил Тони, отвернулся и зашагал к конюшне с гордо поднятой головой.
Маккензи вздохнула и посмотрела на скачущую галопом вдоль забора лошадь. В глазах кобылицы стоял отчаянный страх. Животное не могло найти выход из ловушки, в которой оказалось. Некуда бежать, негде спрятаться. Порой такое же чувство возникало и у самой Маккензи.
– Мам, а я смогла бы приручить ее, – заявила Фрэнки, – и кататься верхом!
Маккензи ловко подхватила девочку на руки и спустила с забора на землю.
– Через несколько лет ты, возможно, и сумеешь, малышка, но только не сейчас.
– Нет, я сейчас могу! – заспорила Фрэнки.
Она побежала рядом с матерью в дом, подпрыгивая и выкрикивая на ходу:
– Нет, я могу! Нет, могу!
– Что же ты можешь? – приветственно воскликнула Андалусия Батлер, когда Маккензи открыла калитку, ведущую во двор.
На женщине было строгое черное платье, которое подчеркивало ее стройную фигуру и нежную бледную кожу. Шесть лет назад умер ее муж – Фрэнк Батлер, и с тех пор она почти всегда была в черном.
– Я могу справиться с лошадью! – выпалила Фрэнки. – Ты только послушай, Лу! Эта лошадь просто взбесилась! Она швырнула Тони прямо на землю!
– Опять? – вздохнула Лу.
Маккензи пожала плечами и стряхнула с юбки пыль.
– Может быть, мне стоит прислушаться к мнению Тони о том, как следует обращаться с этой кобылкой.
Лу криво улыбнулась.
– Он бы страшно обрадовался.
– Не сомневаюсь. Он бы обрадовался еще больше, если бы ему позволили переехать в дом вместе со всем имуществом, – Маккензи покачала головой. – По-моему, Тони немного помешан на этом.
– Но, дорогая, мы же давно все обсудили. Это ранчо принадлежало мне и твоему отцу, а теперь оно мое и твое. А твой сводный брат здесь никто, просто наемный работник. Я ясно дала ему понять это, когда он стал просить денег. Если ты считаешь нужным, то следуй его советам, но только если эти советы будут чего-то стоить, а не из-за того, что он мой сын.
– Вообще-то, эти советы ничего не стоят. Фрэнки нетерпеливо дергала мать за юбку.
– Я смогла бы прокатиться на этой лошадке! – попыталась она вернуть разговор к интересующей теме.
– Только не сейчас! Сейчас, моя красавица, тебе нужно умыться перед обедом.
Маккензи взяла девочку за руку и повела в комнату. Они остановились перед шкафом, в котором хранилась миниатюрная фарфоровая посуда Лу. Шкаф был с зеркалом, в котором отражались крошечные чашки и блюдца.
– Только посмотри, детка, как ты вымазалась! И где тебя только носило все утро?
– Мы с бабушкой ходили в штольню.
Старая штольня, где когда-то работал Фрэнк Батлер, была излюбленным местом Фрэнки.
– Ты не забыла, что ходить туда можно, только пока светло?
– Конечно, не забыла! – бодро откликнулась Фрэнки.
Маккензи опустилась на колени возле девочки и посмотрела на отражение в зеркале. Рядом с маленьким хорошеньким ребенком она казалась гораздо старше своих двадцати четырех лет. Куда делась та жизнерадостная молоденькая девушка, которая приехала в Аризону из Бостона почти семь лет назад? Тогда она ничего не боялась. Маккензи вся сияла в ожидании счастья, как солнце над Аризоной. Когда ей, наконец-то, позволили приехать сюда, она твердо решила полюбить эту землю. Все здесь радовало девушку, все казалось чудесным. То, что рядом проходила граница продвижения поселенцев, не пугало Маккензи, наоборот, придавало местности таинственность и очарование.