Каждый вечер, когда я возвращалась на закате и загоняла стадо, надо было приступать к дойке. Мы вешали на шею верблюдам деревянные колотушки. Для кочевника их глухой перестук в сумерках, когда наступает время дойки, звучит слаще всякой музыки. Этот перестук служит маяком тем, кто в наступающей темноте ищет дорогу к дому. Пока мы заняты вечерними обязанностями, огромный в пустыне купол небес чернеет, на нем появляется яркая планета, возвещая, что пришло время запирать скот в загонах. В других землях эту планету называют Венерой, планетой любви, но в моей родной стране это Макал Хидхид, то есть «время прятать ягнят».
Нередко именно в эту пору со мной случались всякие неприятности. Работая с самого восхода солнца, я уже не могла бороться со сном, глаза слипались сами собой. Я шла в темноте и, бывало, засыпала на ходу, а козы натыкались на меня. Или же я присаживалась подоить корову и начинала дремать. Если отец ловил меня за этим — ну, тогда берегись! Я люблю отца, но он человек сурового нрава. Если он видел, что я засыпаю за работой, то нещадно лупил меня — для науки, чтобы я относилась к работе серьезно и со всем вниманием. Покончив с делами, мы ужинали верблюжьим молоком. Потом собирали хворост, разводили большой костер, усаживались вокруг него, грелись, разговаривали, смеялись, пока не укладывались наконец спать.
Эти вечера — лучшее, что осталось в моей памяти от Сомали. Вот мы сидим вокруг костра с мамой и папой, сестрами и братьями, все мы сыты, всем весело. Мы всегда старались быть бодрыми и смотреть в будущее с надеждой. Никто не сидел у костра, хныкая и вздыхая, никто не предлагал: «Давайте поговорим о смерти». Жизнь в пустыне тяжела, и чтобы просто выжить, нам необходимо было напрягать все силы, а уныние отбирало эти силы.
Хотя около нас не было никаких селений, я никогда не чувствовала себя одинокой, ведь мы играли с сестрами и братьями. Я была средним ребенком в семье: брат и две сестры были старше меня, а несколько других — младше. Мы беспрестанно гонялись друг за дружкой, лазили по деревьям, как обезьянки, играли в крестики-нолики, чертя линии пальцами на песке, собирали красивые камешки, копали в земле ямки для чисто африканской игры, которая называется «манкала». Мы даже играли в бабки на свой лад, только вместо резинового мяча-биты и металлических рюх пользовались камнями. Эту игру я любила больше всего, потому что она мне удавалась лучше, чем другим, и я неизменно старалась уговорить младшего братика Али поиграть со мной.
Но все же самое большое удовольствие, самую чистую радость мы испытывали от того, что мы дети, что живем на лоне природы и являемся ее частью, что мы вольны наслаждаться ее видами, звуками и запахами. Мы смотрели, как семьи львов целыми днями лежат на солнышке, катаются по земле, размахивая лапами, и негромко порыкивают. Как львята гоняются друг за другом и играют — совсем как мы. Мы бегали за жирафами, зебрами, лисами. Особенно нравились нам даманы — африканские зверьки размером с кролика, которые на самом деле были дальними родственниками слонов. Мы подолгу ждали у нор, а потом гонялись за даманами по песку.
Однажды я нашла страусиное яйцо. Я решила взять его домой: мне хотелось посмотреть, как из него вылупится страусенок, а потом держать этого страусенка у себя. Яйцо было размером с шар для игры в боулинг. Я выкопала его из песка и понесла, но тут появилась мама-страусиха и погналась за мной. Мы бежали наперегонки, а страусы, уж поверьте, бегают очень быстро — до шестидесяти с лишним километров в час! Она вскоре догнала меня и принялась бить клювом по моей голове — тук-тук-тук. Мне показалось, что она хочет продолбить мне голову, как яйцо, поэтому я оставила ее дитя в покое и со всех ног бросилась прочь.