Генрих опустился перед молодой женщиной на колени. Она же наклонилась к нему и с выражением глубокой любви тихо ответила:
– Да, злой, нехороший Генри, я хочу быть твоей женой, несмотря на все твое легкомыслие; я верю в глубину твоего чувства, верю в благородство твоей души!
С криком восторга Генрих вскочил с земли и нежно обнял стройный стан молодой женщины, осыпая ее такими пламенными словами ласки и любви, что Эвелина почти с удивлением взглянула на него.
– Ты говоришь так, точно тоже сразу стал поэтом.
– Да, я нашел сказочный цветок счастья, открывающий путь в волшебный мир романтики, – ответил, смеясь, Генрих. – Помнишь, когда я рассказывал тебе, как сорвал со скалы цветок, ты еще тогда нашла, что я говорю как поэт.
– А у тебя сохранился тот цветок? – тихо спросила Эвелина. – Ты ведь взял его у меня обратно.
Генрих улыбнулся и достал из бокового кармана бумажник. В одном из отделений, предназначенном, очевидно, для фотографической карточки, так как оно представляло собой темную рамку, белела бумажка, к которой был прикреплен темно-синий альпийский цветок, не изменивший в течение года ни своего цвета, ни формы.
– Вот видишь, как я берегу свой талисман, – шутливо заметил молодой человек. – Я всегда ношу его с собой, а когда работал, то клал его на письменный стол. Часто мне казалось, что синий цветок диктует мне нужные слова. Это, конечно, суеверие, но альпийский цветок принес мне счастье.
Эвелина промолчала. Она невольно вспомнила тот момент, когда тяжелая ветка, покрытая цветами, коснулась ее лба и помешала ей дать утвердительный ответ на предложение Гельмара. Что было бы с ней, если бы она дала слово настойчивому поэту, когда ее сердце было переполнено любовью к другому?!
– Неужели этот поэтичный цветок принимал участие в составлении сухих служебных бумаг? – шутливо спросила она после некоторого молчания. – Значит, ты все-таки работал, Генри? Теперь я, наконец, приступаю к экзамену, которого ты так боялся. Скажи, пожалуйста, что ты делал в течение этого года?
Генрих молча нагнулся и поднял с земли книгу, выскользнувшую из рук Эвелины.
– Решай сама, сделал ли я что-нибудь хорошее за это время? – ответил он, подавая книгу молодой женщине. – Впрочем, я уже знаю твой ответ. Когда я пришел сюда, ты всецело находилась под впечатлением моей «Альпийской феи».
Эвелина вздрогнула, и ее глаза удивленно и почти испуганно посмотрели на Генриха.
– Твоей «Альпийской феи»? – повторила она. – Что ты хочешь этим сказать? Что у тебя общего с этим произведением?
– Почти ничего – я только написал его! Что с тобой, Эви? Ты точно испугалась? Неужели заглавие моей пьесы ничего не сказало тебе? Я больше всего боялся, что именно ты откроешь мою тайну, а на деле оказалось, что ты тоже не имела ни малейшего представления о том, кто автор «Альпийской феи».
Большие темные глаза Эвелины с недоверчивым изумлением приковались к лицу Генриха.
– Генри, неужели это правда? – воскликнула она. – Ты…
– Неизвестный автор, тот, которого тщетно ищет вся столичная пресса, тот, которого Гельмар принял так немилостиво.
– И у тебя хватило жестокости, чтобы скрыть от меня свой поразительный талант? Даже говоря со мной о своей любви, ты ни одним звуком не упомянул об этом.
– Вот именно, умоляя тебя быть моей женой, я и не хотел, чтобы какое-нибудь другое обстоятельство, помимо любви, повлияло на твой ответ. Писатель, которым восхищается весь свет, который сразу завоевал славу, мог, конечно, легче завоевать успех у моей романтической Эвелины, чем ничего не значащий молодой человек, занимающий незначительную должность в одном из министерств. Но мне хотелось, чтобы этот ничего не значащий молодой человек, легкомысленный Генри нашел путь к твоему сердцу, несмотря на то, что его любыми путями хотели очернить в твоих глазах. Слава Богу, ты не отвергла его, и теперь и он, и автор «Альпийской феи» принадлежат тебе на всю жизнь.
Эвелина прижалась к груди молодого человека и робко взглянула на него; она робела перед его могучим талантом, сразу завоевавшим сердца людей.
– Генри, твой первый труд имел невероятный успех, – проговорила она. – Но неужели твой талант обнаружился так внезапно? Разве можно стать поэтом по желанию?
– Конечно, нет, Эви, – улыбаясь, ответил он. – Очевидно, талант был у меня от рождения, но я не понимал этого и растрачивал его по мелочам. Только ты направила меня на верный путь, ты сняла повязку с моих глаз. Я чувствовал неудовлетворенность, не мог заниматься простым канцелярским делом; меня влекло куда-то, и я не знал, к чему приложить свои силы. Но вот раздался твой голос и заставил меня серьезно оглянуться на то, что делается во мне и вокруг меня. Одной тебе я обязан тем, что из меня кое-что вышло. Да, ты была права: жизнь – драгоценный дар, и ее не следует тратить на пустяки! Ты сказала мне, что существуют более высокие цели, чем срывание цветов с недоступных скал, и я не буду больше делать это, тем более что у меня имеется теперь другая «альпийская фея», которая недоступна для других, к которой тщетно протягивались многие руки. Я нашел дорогу к своему «цветку счастья» и не расстанусь с ним до самой смерти.
11
Над долиной и горами разыгралась сильнейшая гроза. Темные, почти черные тучи охватили весь горизонт и их почти непрерывно прорезывали огненные зигзаги молнии. Страшные раскаты грома обрушивались на землю, и эхо от них еще долго звучало в воздухе. Бурный ливень, не переставая, длился более часа, оставляя после себя следы разрушения.
Высоко в горах гроза превратилась в снежный ураган, бушевавший со страшной силой. Вокруг маленькой горной гостиницы старика Амвросия белый пушистый снег совершенно покрыл зеленую траву; старая серая крыша домика тоже побелела, но сам домик продолжал стоять так же крепко, как и раньше; он перенес уже не одну бурю и стойко выдерживал ее натиск. Ветер несколько утих, но снег продолжал падать большими хлопьями, и в воздухе висел густой туман, не позволявший рассмотреть то, что делалось на расстоянии нескольких шагов.
В большой, но низкой комнате горной гостиницы сидел за столом и обедал Амвросий со своими домочадцами – старой Кристиной и мальчиком.
– Вот так погодка! – проговорила Кристина. – Теперь, слава Богу, становится тише, а я уже думала, что на этот раз и наш дом не устоит на месте.
– Нет, ему ничего не сделается, он крепок, как скала, – возразил Амвросий.
Мальчик, сидевший у самого окна, машинально посмотрел на улицу и вдруг удивленно вскрикнул:
– Посмотрите, хозяин, сюда кто-то идет, какие-то люди!
– В такую-то погоду? – проворчал Амвросий и, поднявшись с места, тоже подошел к окну.
Действительно, со двора слышались чьи-то голоса, и сквозь туман можно было рассмотреть темные силуэты человеческих фигур.
– Так это и есть горная гостиница? Сразу видно, что она уже находится в области этих проклятых ледников, – раздался резкий мужской голос. – Все вокруг покрыто снегом, точно зимой. Худшей дороги я еще не видел за всю свою жизнь, и, по всей вероятности, мы совершенно напрасно предприняли это опасное путешествие. Я убежден, что они преспокойно сидят в теплой комнате гостиницы, и будут смеяться над нами, что мы взобрались на горы в такую бурю, чтобы искать их среди снегов.
– Дай Бог, чтобы ваши слова оказались верными, но я сомневаюсь в этом, – ответил другой, более мягкий голос. Амвросий быстро открыл дверь и сразу заметил, что произошло что-то не совсем обычное. Прежде всего, ему бросилась в глаза широкоплечая фигура хозяина нижней гостиницы, а возле него стоял доктор Эбергард в наскоро наброшенном дождевом плаще. За их спинами виднелись головы еще нескольких человек.
– Благослови, Боже, Амвросий, – проговорил отец Гундель, снимая шапку. – Ты, конечно, удивлен, что мы взобрались к тебе сегодня в такую погоду? Вероятно, у тебя есть еще гости, кроме нас?
– Нет, сюда никто не приходил. А вы надеялись кого-нибудь встретить здесь? – спросил Амвросий, отходя в сторону, чтобы дать возможность пришедшим войти в его дом.
– Да, одного путешественника, который с двумя проводниками отправился на вершину горы. Мы думали, что они уже успели спуститься и сидят у тебя. Ты никого не видел?