Последние слова были произнесены с таким беспокойством, что все присутствующие тревожно взглянули на Амвросия. До сих пор все они были так заняты молодым Кронеком, что совершенно забыли о его спасителе, который молча опустился на деревянную скамью. Теперь он сидел неподвижно, прислонясь к стене, и колеблющееся пламя огня слабо освещало его побледневшее лицо.
– С ним дело плохо, – пробормотал доктор, подойдя к старику, – гораздо хуже, чем со всеми другими. Дайте мне скорее те капли в темной бутылочке.
Бутылочку моментально передали в руки доктора, но Амвросий решительным жестом отстранил ее.
– Оставьте, дело подходит к концу, – с большим трудом пробормотал он. – Я только хотел бы еще раз посмотреть на господина Генриха. Доктор правой рукой считал пульс старика, а левую положил ему на лоб.
– Можете ли вы подняться, Кронек? – спросил он. – Амвросий не в состоянии подойти к вам.
Генрих приподнялся. Двое из присутствующих поддержали его и подвели к старику. Теперь для всех стало ясно то, что опытный глаз доктора увидел сразу, – на лице спасителя Генриха лежала печать смерти.
– Я здесь, Амвросий, – сказал молодой человек, – придите в себя, выпейте капли, вам будет лучше! Ведь это только сильнейшая усталость, не правда ли? – обратился он к доктору.
Эбергард молча отрицательно покачал головой.
– Нет, это смерть, – чуть слышно пробормотал Амвросий. – Возьмите вот это, – прибавил он, доставая из кармана какой-то предмет. – Эта вещица указала мне путь, где вас следует искать, без нее я не нашел бы вас. Она лежала на земле, полузанесенная снегом.
Какой-то маленький предмет выскользнул из дрожащих рук старика и упал на пол. Отец Гундель быстро поднял его и спрятал. Что касается Генриха, то он даже не взглянул на то, о чем говорил Амвросий, так как все его внимание было поглощено умирающим стариком. Он схватил обе его руки и наклонился над ним.
– Нет, нет, Амвросий, вы не умрете, – воскликнул он. – Бог не допустит, чтобы вы поплатились жизнью за мое спасение!
Глаза старика вдруг заблестели. Весь остаток жизни вспыхнул последним пламенем.
– Вы все-таки подали мне руку, господин Кронек, – срывающимся голосом, но торжествующим тоном прошептал он. – Теперь вы не отвернетесь от меня за то, что произошло когда-то в ледниках.
Амвросий тяжело свалился на скамью, в его груди что-то заклокотало, он глубоко вздохнул несколько раз и вытянулся во весь рост.
– Все кончено! – скорбно сказал Эбергард.
Все присутствующие собрались возле умершего старика и мрачно молчали.
– Проклятые ледники все-таки погубили человека! – заметил доктор, стараясь скрыть свое волнение.
– Вероятно, это ваша вещица, господин Кронек? – спросил хозяин нижней гостиницы, подавая Генриху какой-то темный предмет, выскользнувший из рук умершего старика. – Амвросий сказал, что только благодаря этой вещице нашел вас.
Генрих машинально взял маленький темный бумажник, еще влажный от снега. Кожа не пострадала, но замок был испорчен. Как только молодой человек взял его в руки, он открылся сам собою, и в глубине его, на фоне белой бумаги, лежал темно-синий цветок, прозванный «альпийской феей». Эта «фея» и на этот раз спасла Генриха.
12
Прошла целая неделя после страшной катастрофы; все снова сияло в ослепительном солнечном свете, и обыденная жизнь покатилась своим чередом.
Амвросия похоронили с такой пышностью, какой жители всей округи не видели никогда. За его гробом шла громадная толпа людей; даже Эбергард изменил своим принципам и присоединился к траурной процессии, хотя все последнее время был в самом дурном расположении духа из-за своего ассистента. Жильберт не вернулся к нему, и не было никакой надежды на то, что он когда-нибудь вернется.
На вилле Рефельдов ожидали приезда тайного советника Кронека и Гельмара, написавшего из С., что прибудет после обеда. Доктор Жильберт уже с самого утра находился у своей невесты; Эвелина благосклонно согласилась на его брак с Кетти. Молодой доктор только накануне вернулся из ближайшего университетского города, где ему было обещано солидное место; таким образом, Жильбертом уже был сделан решительный и удачный шаг для самостоятельной жизни,
В комнате Генриха сидел доктор Эбергард, пришедший навестить свою пациентку. Что касается молодого Кронека, то на его лице не было ни малейшего следа пережитой смертельной опасности. Выносливая юность быстро уничтожила последствия чрезмерной усталости, и теперь он был так же цветущ, как и всегда, хотя выражение лица было грустным, вероятно, оттого, что они все время говорили о покойном Амвросии.
– У него было какое-то внутреннее кровоизлияние, – сказал доктор. – Нельзя безнаказанно совершить такую прогулку, да еще с тяжелой ношей на плече. В возрасте Амвросия, даже при его могучем здоровье, такое напряжение сил, безусловно, смертельно. Я вообще не понимаю, как он дошел до сторожки.
– Единственно благодаря своей железной воле; я убежден, что ни один человек в мире, кроме Амвросия, не в состоянии был бы спасти меня, – мрачно заметил Генрих. – Ужасно осознавать, что по моей милости бедный старик пожертвовал своей жизнью.
Последние слова Генриха были полны такой глубокой скорби, что Эбергард поспешил переменить тему разговора.
– Не мучьте себя мрачными мыслями, – проговорил он. – Подумайте лучше о госпоже Рефельд. Она двенадцать часов находилась в ужасной, смертельной тревоге и, тем не менее, молодцом перенесла это тяжелое испытание. Вот вам лучшее доказательство того, насколько она поправилась.
Доктор нашел верное средство привести Генриха в хорошее расположение духа. Его лицо сейчас же просияло, как только заговорили о его невесте.
– Да, Эвелина блистательно оправдала ваше предсказание. Если бы она была еще больна, то такое сильное беспокойство не прошло бы бесследно для ее здоровья. Ах, вот еще о чем я хотел спросить вас, доктор: скажите, это по вашему приказанию Мартин прогнал Винцента Ортлера и Себастьяна, когда они пришли благодарить вас?
– Конечно, по моему приказанию, – ответил Эбергард. – Я покорнейше прошу их оставить меня в покое. Такой человек как Себастьян способен привести ко мне всех своих семерых младенцев, а я ненавижу детей; кроме того, все эти благодарности и трогательные излияния наводят на меня ужас. Пусть все убираются к черту; во всяком случае, я никого из них не пущу на порог своего дома.
– Это на вас похоже, – смеясь, заметил Генрих, – а потому я даже ни разу не поблагодарил вас. Но если я на деле в состоянии буду доказать вам свою признательность, то не остановлюсь ни перед чем.
– Вот как! А если я сейчас же поймаю вас на слове?
– Тем лучше! Говорите же скорее, что я должен сделать?
Доктор пробормотал что-то невнятное. Очевидно, ему было трудно выразить словами свою просьбу. Наконец он воскликнул:
– Приведите ко мне Жильберта. Я не могу жить без этого человека!
– Это, действительно, трудная задача! – ответил Генрих. – После того, что произошло в вашем доме, он не может вернуться. Ведь он защищал свое человеческое достоинство и свою любовь и от этих двух чувств не может отказаться ни в коем случае.
– Все равно, пусть возвращается! Если это уж так необходимо, то я готов даже позволить ему любить эту юную особу!
– Вам даже придется разрешить своему ассистенту жениться, так как он уже отпраздновал свою помолвку!
Доктор оглянулся, ища какой-нибудь предмет, на который он мог бы излить свой безумный гнев. Так как такового не оказалось, то он лишь сжал кулаки в бессильной злобе.
– Что вы говорите? Мой ассистент женится? – крикнул он, грозно нахмурив брови.
– Да, он женится на моей кузине. Как видите, доктор, несмотря на все мое желание, я не могу выполнить вашу просьбу.
– Все равно, верните мне его, каким хотите – женатым или холостым! – возразил Эбергард. – Я знаю, что это дело ваших рук! Жильберт никогда не решился бы пойти против меня, если бы вы его не подучили. Вы виноваты, что мой ассистент ушел; теперь ваша прямая обязанность вернуть его ко мне обратно.
Генрих с трудом удерживался от смеха, видя отчаяние старика, и, наконец, произнес:
– Ну, если вы ничего не имеете против женитьбы Жильберта, то, может быть, это дело удастся уладить. После того оскорбления, которое было нанесено молодому доктору в вашем доме, он, конечно, не может первый пойти вам навстречу. Вы должны взять это на себя.