А потом ударили стрелы — в камень и от камня, хрустом под сапогами. Задело птиц, но лучники метили в людей. Выругался Браго: стрела засела у него в плече, озлив сверх меры. Еще одна отскочила от защищенной кольчугой груди Ариовиста. У меня кольчуги не было. Вот и все, подумалось мне, пляши не пляши, Подменыш, а только песенка твоя спета, не дождалась тебя подруга-виселица! Я отчаянно замахал клинком, не желая сдаваться без боя. Отраженный мелькающей сталью, звякнул наконечник стрелы. Я уцелел чудом.
Уже после мне удалось разложить события на составляющие, где-то дорисовать, что-то, наоборот, вымарать из памяти. Запомнились глупости: срубленный ствол березы, трепетавший корой на ветру, искаженное гримасой лицо колдуньи, глубокие борозды от когтей на синеватых камнях. Все случилось быстро, но чтобы описать это, мне потребуется некоторое время.
Вдруг поменялся ветер. Нестерпимым жаром плеснуло с уступа. От горячего дыхания занялись сухие травы и березовый пенек с корой, птиц снесло, обдавая запахом паленых перьев и вонью горелого мяса, в клочья разметало облака, и внизу открылась серебристая лента реки. Но искал я не там. Напротив нас на выступавшей из скалы площадке стояли люди.
— Ты уверял, будто через перевал ведет одна дорога! — прогремело громом с небес.
— Истинно так, благородный господин.
— Отвечай, откуда они там?!
— Ирга никак не может знать, благородный господин. Но Ирга знает другое: коли они решатся догонять нас, им придется идти по нашим следам. Головой клянусь, иной дороги нет!
— Вперед, скорее! — скомандовал Альхаг.
Нападавшие тоже не мешкали. Фигуры принялись тасоваться, освобождая место козырю. Им оказался некто, задрапированный в серый плащ с головы до пят. Через плечо его был перекинут огромный двуручный меч, который он воткнул в камень, будто нож в масло. Затем человек-тень опустил руки на гарду и протяжно завыл. Многократно отраженный от скал вой усилился, разросся, ударил в грудь вибрацией. Земля дрогнула, и на высоте в недоступных глазу вершинах занялось движение, не предвещавшее ничего хорошего.
— Он вызволил Белую невесту… — в ужасе прошептал Ирга. — Нам не спастись.
— Рано хоронишь, горец. Обождет твоя невеста, — уверенно обрубил Альхаг. — Цветок смерти, справимся?
Колдунья улыбнулась широко, счастливо:
— О, да!
— Какая, к чертям собачьим, баба в горах? — не понял Браго.
Ирга открыл было рот, готовясь разразиться очередной легендой, но тут пришли в движение силы, разбуженные человеком в сером. Сверху тонкими струйками посыпался снег.
— Прижимайтесь к скале! — вскричала Сагитта.
Сама она стояла до опасного близкого к краю, но не думала двигаться с места. Я разрывался между желанием оттащить ее и предоставить ей свободу действия.
— Столько возни из-за какой-то бабы… — проворчал Браго и умолк, когда в рот ему с размаху влетел снежный ком.
Раздался громкий треск. Будто сметенные гигантской ладонью, в ущелье посыпались валуны и деревья. Нечто огромное заслонило собой свет. Ворча и рокоча, надвигалось оно с горных вершин: страшное черно-белое чудовище. Мы попали в сердце снежной круговерти. Верх и низ, лево и право потеряли всякий смысл, становясь лишь затертыми от времени словами. Снег, что казался нежнее ангельских крыл, скользил со склона горы, сметая все на своем пути. Нас накрыло сплошной темнотой, за грохотом ничего не было слышно, а снежный поток низвергался.
Альхагу и его ученице удалось окружить часть уступа воздушным мешком и держать изнутри его стены, сопротивляясь давлению стихии. Но страх перед лавиной они убрать не могли. Мои зубы выбивали барабанную дробь, и я не стыжусь в том признаться. Я буквально влип в шершавый камень — в тот миг он казался единственным моим спасением. Кабы только смог, я сам обратился бы камнем, галькой на дне этого потока, маленькой и невзрачной, защищенной ничтожностью своей от ярости стихии. Я боялся шевельнуться, боялся вздохнуть, потому что на расстоянии вытянутой руки неслась снежная река, и не было ей ни конца, ни края.
Когда лавина сошла, нам открылось незабываемое зрелище. Везде, куда хватало взгляда, лежали белые глыбы. Между ними чернели ветки, обломки деревьев, камни. Облака разошлись, и Гибельный перевал озарился солнцем. Ах, как искрился снег под его лучами! Как воздух был прозрачен и чист! Умытый мир сиял первозданной яркостью красок, и глаза болели от блеска.
— Сама Хозяйка Судеб укрыла нас своим рукавом, — облегченно выдохнул Ирга.
— Рано радуешься. Ты вперед-то смотрел? — охладил пыл горца Браго. Он уже успел выдернуть стрелу и теперь с помощью Драко перевязывал плечо.
Весь оставшийся путь, что нам предстояло пройти, был завален плотным слежавшимся снегом. Не окажись рядом колдунов, нас смело бы с уступа и погребло под этим белым саваном, а сын Ирги пугал бы нашими костями очередных путников.
— Мечом порубать? — неуверенно отозвался Драко.
— Этак мы до ночи на никчемной скале увязнем. Вот тебе и Облачный мост!
— Следовало прежде понять себя, и только потом ступать на мост с душою, распахнутой навстречу новому знанию.
Данко мог говорить долго, но колдун прервал его излияния:
— Пригнитесь-ка!
Видно было, что Альхагу до смерти надоел этот перевал, если уж он решился расчищать дорогу магией. Обычно колдун не растрачивался на подобные мелочи.
По неотвратимости действия магию Альхага можно было сравнить с топором палача, обрушивающегося на голову приговоренного к казни, но случись мне зарабатывать на хлеб лицедейством, я никогда не позвал бы колдуна в напарники. Простой люд любит зрелища: ему непременно нужно, чтобы гремело, слепило, содрогалось; если напряжение, то натужное, если усталость, то на грани обморока. Толпа ревнива, она требует полной отдачи.
Меня так и подмывает написать здесь о том, как колдун направил меч на груду снега, как забормотал он непонятные формулы, под влиянием которых клинок вобрал в себя солнечный свет, принялся искриться и источать жар, но я осекаюсь, ибо колдовство Альхага определялось натурой его, нацеленной исключительно на результат, минуя внешнее. Хотя, пожалуй, ветер все-таки был. Легкое колебание воздуха, которого не хватило взметнуть снег, но достало на то, чтобы разбудить мелодичный перезвон бубенцов. Пока колдун стоял, окружаемый треньканьем, снежный завал исчез. Уступ был чист, как кожа новорожденного младенца.
Остаток пути мы миновали мирно. Альхаг еще несколько раз освобождал тропу, но ни орлы, ни лучники не появлялись. Перевал и пережитый страх перед лавиной вымотали всех. Едва мы ступили на ровную землю, колдунья осела в беспамятстве. Звякнул о камни клинок, выпав из ее обессилевшей ладони. Я успел раньше, потому что находился ближе, Альхаг — полвдоха спустя. Не питай я к Сагитте тех чувств, которые испытывал, я не уловил бы тревоги варвара, не придал бы значения той скупой нежности, с которой прикасался он к лицу и рукам колдуньи. Мы были больны с ними одной болезнью, и моя крепла день ото дня.
— Что с ней? — спросил я.
Варвар окинул меня долгим внимательным взглядом.
— Сможешь ее нести?
Несмотря на худобу, я никогда не был задохликом. Я уверенно кивнул.
— Тогда бери, и идем дальше.
— Что с ней? — я сам поразился своей настойчивости. Не следовало в подобном тоне говорить с придворным колдуном.
Альхаг сделал вид, будто не заметил.
— Переутомилась. Посмотрел бы я на тебя, кабы ты удержал снежную лавину. Это моих сил хоть отбавляй, да только я приверженец старой школы, не по ней моя мерка… Хорош разговоры городить, мы и без того задержались.
Я подхватил свою ношу. Она показалась мне невесомой. Теперь я мог без устали шагать хоть на край света, ведь весь мир сосредоточился у меня в руках.