VI. Венок легенд
Дорога, которой вел нас Ирга, сперва забирала вниз, а потом тянулась по ровной земле. Вокруг разбросаны были камни, поросшие ржаво-бурыми лишайниками и редким кустарником, на ветвях которого еще сохранились листья. Их припорошило снегом, и они напоминали сушеные заморские плоды, что продавались на рынке — бурые, усохшие и наверняка отвратительные на вкус. Листьев, правда, я не пробовал, а вот плод как-то стянул любопытства ради, и чуть не поломал зубы, таким жестким тот был.
— Эти, которые были на перевале, полезут следом? — услышал я вопрос Браго. Воину не терпелось расквитаться за стрелу.
— Можешь не сомневаться, — отвечал Альхаг. — Не для того они столько дней шли за нами по пятам, чтобы упустить теперь. Ирга, ответь, есть ли поблизости место, откуда удобно обороняться?
— Ирга как раз ведет туда доблестных рыцарей. Там и отдых, и тепло, и прочные стены… Не отставайте, господин Подменыш!
Я плелся последним. Мир в руках порядком походил на ярмо, и с каждым шагом все сильнее тянул к земле. Смотреть под ноги было невозможно, я шел медленно из-за боязни споткнуться.
Ирга вывел нас к древней башне, что стояла на возвышенности. Не в пример горским жилищам, округлым и приземистым, башня была высока — в три человеческих роста и узка в основании, а стены ее смыкались идеально ровными гранями. Возможно, прежде, башня внушала трепет, но теперь верх ее был разрушен, а крыши, похоже, не предусматривалось и при постройке. Странно располагался вход. Чтобы попасть внутрь, следовало карабкаться по выбоинам в кладке, а после, примерно на высоте четырех локтей, протискиваться через тесный проем. Трудно представить, как жили здесь люди и каким образом они загоняли сюда скотину в холода. О скотине я вспомнил, когда принялся раздумывать, как забираться в башню с колдуньей на руках. Благо, Сагитта пришла в себя и разрешила мои сомнения.
Невзирая на удаленность от людских жилищ, башня не стояла забытой. В одном из углов ее некто заботливый припас груду хвороста и сухой мох. На полу, вдавленные в землю, валялись глиняные черепки. Остатки купленной в горском селении провизии подходили к концу. Если я мог довольствоваться водой и черствыми лепешками, то воины к такой пище привычны не были, о чем свидетельствовало голодное бурчание в животах и скверное настроение.
Данко поминутно оглядывался на вход.
— Альхаг? — наконец не выдержал он. — Что скажешь, если я попробую поохотиться? Быть может, я не встречусь с легконогой серной, но парочку сочных уларов вряд ли упущу!
— Уларов? — рассмеялся Браго. — Надо же, уларов! Ты стал говорить как настоящий горец. Да ты быстрее подстрелишь суслика! Пожалуй, я мог бы составить тебе компанию и спасти охоту.
— Если не возражаешь, мне хотелось бы немного побродить в одиночестве.
Дождавшись кивка колдуна, Данко подтянулся к входному отверстию и исчез из виду. Ирга взялся рассказывать очередную легенду. Прервать его было некому — все устали, даже Браго растерял свою задиристость.
— Так давно это было, что Ирга не помнит. И отец Ирги не помнит, и дед Ирги тоже не помнит, а прадед Ирги мертв давно. Жили на этой земле два рода-племени, и однажды юноша из одного рода полюбил девушку из другого рода. Ох, и лихой он был наездник, лишь немногим хуже сына Ирги, поэтому девушка с радостью вручила ему свое сердце. Но за душой юноша не имел ни кроша, поэтому отец девушки рассудил иначе. Сосватал он дочь за родича степенного, с достатком. Помимо нее, у того было двадцать две жены, все они ели с серебряных блюд, наряжены были в шелка и носили золотые височные кольца. А юноша получил отказ. Кому потребен бедный зять? Вот и Ирга, хоть и глупый, а дочь за бедняка не отдал бы.
Девушка же была молода и строптива. Не вняла она велению старших, а послушала свое горячее сердце. Сговорилась с любимым и под покровом темноты оставила отчий кров. Бежали они заветными тропами, бурлящие потоки преодолевали, на отвесные скалы карабкались. Да только как стежка ни вьется, все одно ей конец приходит. Вот и беглецов настигли братья и отец невесты, обнажили вострые сабли и зарубили юношу. Увидев смерть любимого, девушка спрыгнула со скалы на камни. Там, куда попали капли ее крови, выросли цветы-сердцецветы, алые, точно пролитая кровь. Родичи юноши поклялись отомстить. Долгие годы не утихала вражда. Опустела земля, травой поросли крыши домов, покрылись поля сердцецветами. Некому помянуть усопших — так и полегли оба рода в память той любви.
Под бормотание Ирги я впервые задумался о своей дальнейшей судьбе. Пожалуй, именно Гибельный перевал стал тому виной, что я начал воспринимать путешествие и людей, с которыми оказался связанным, как некий поворот, имеющий прямое отношение к моему дальнейшему жизненному пути. На рынке воины показались мне чужестранцами, но день за днем я открывал в себе все больше черт, роднивших меня с ними. Общение с этими людьми стало преддверием нового мира, откуда я вовсе не стремился возвращаться к прежнему своему существованию. Напротив, мне захотелось войти в этот мир полноправным его членом, чтобы наравне обмениваться шутками с Данко, хлебать брагу на пару с Браго, сражаться бок о бок с Драко.
Знал бы я тогда, как скоро исполнится мое желание!
Вечер тянулся мирно. То ли преследователей погребло под снежной лавиной, ими самими и вызванной, то ли они сильно отстали. Однако Альхаг беспокоился. Это никак не проявлялось вовне, но внутренним чутьем я ощущал его тревогу — возможно, тому имелись скрытые признаки, которые, минуя сознание, обращались напрямую к инстинктам. Находится около колдуна было также неуютно, как сидеть на сквозняке. Воины, похоже, разделяли мои ощущения. Браго и Драко отодвинулись к дальней стене и, скрытые тенью, заглушали голод выпивкой: блестели белки глаз, белели зубы да слышались соленые шутки.
Его высочество Ариовист тоже укрылся в тени. За последние дни принц заметно осунулся. Кашель его затянулся, и если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я бы сказал, что это не к добру. Ариовист по-прежнему держался особняком, поэтому сложно было судить наверняка, но все-таки он был сыном своего отца, и если причиной смерти короля Максимилиана явился телесный недуг… я старался не думать об этом лишний раз, чтобы не накликать. Быть может, Альхаг торопился именно из-за болезни наследника престола. Это казалось мне более уместным, чем страх перед преследователями. Насколько я успел убедиться, колдун не боялся никого и ничего.
Мы заночевали в башне. Над головами у нас кружился купол небес с прибитыми к нему звездам. Как-то раз Енох, в порыве красноречия после выпивки, рассказал мне, будто все тринадцать медных монет легко можно отыскать на ночном небе. Мол, оттого медяки и зовутся созвездиями. Я, помнится, ответил тогда, что лучше тусклый медяк за пазухой, чем начищенная звезда на тверди небесной. Однако показанные им узоры складывались до того ладно, что со временем я полюбил их разглядывать. Свой путь в небесах вершили Крош и Гончар, коленопреклоненный стоял перед Исповедником Старый Греховодник, Всадник в сверкающем доспехе заносил копье. Алея, как сердцецвет, опускалась к горизонту яркая искра — для одинокой звездочки не нашлось места среди медяков, я сам окрестил ее Глашатай зари, потому что она частенько появлялась не только ввечеру, но и по утрам.
С первыми лучами солнца мы оставили наше прибежище. День обещал быть ясным. Погода в горах поражала обилием контрастов: в солнечные дни мы изнывали от жары, несмотря на снег, выбеливший склоны, ночами же наступала самая настоящая зима: лужицы затягивало льдом, а высохшая трава звенела под сапогами не хуже альхаговых бубенцов. Привыкнуть к этому было сложно, если только ты не родился горцем.
На отдых мы останавливались в башнях как две капли воды похожих на свою предшественницу. Похоже, кто-то намеренно расставил их на расстоянии дневного перехода. Когда я спросил об этом Иргу, тот часто закивал.
— Во времена пра-пра-прадедов, так давно, что теперь никто и не вспомнит, когда это было, через горы ходили торговые караваны. Скрипели повозки, звенела конская сбруя, камни летели из-под копыт…
— Я читала об этом у Арнаульфа Триарского в его "Странах и нравах", но даже вообразить не могла, что когда-нибудь пройду дорогами древних! — восхищенно откликнулась Сагитта.