Признание было страшным, хотя, услышав его, я перестал удивляться. Любой болезни есть причина. Теперь я узнал причину недуга Ариовиста.
— Что же я за чудовище такое! Придя в этот мир, я отнял жизнь у своей матери, повзрослев, отравил отца!
— Ваши родители с радостью отдали бы за вас жизни! — возразил я. Но что я мог знать о родительской любви, если самым близким мне человеком был вор, который умер бы за кувшин вина, но никак не за меня?! Принц безошибочно уловил фальшь в моем голосе.
— Я вспоминаю времена, о которых предпочел забыть, полагая себя взрослым. Как отец сажал меня на колени, как делился он со мной мечтами и планами, как в ясные ночи по спиральной лестнице мы вместе восходили на башню, где рассматривали небо в зрительную трубу.
"Нет ничего прекраснее, — говорил тогда отец, — чем сияние звезд на тверди небесной. Такие светлые, такие чистые! Там, в небесной выси, они превыше злобы и коварства нашего бренного мира. Их не смущают сомнения, им чужды пороки, они безошибочно отделяют свет от тьмы. Полные светом, они дарят его нам. Так и ты должен хранить свет в сердце своем, и тогда ты возвысишься над пороком и злом".
Когда я начал подрастать, отец чаще стал предоставлял меня самому себе. Государственные заботы требовали его неусыпного внимания. Внимания требовал и я — избалованный, закостеневший в гордыне и эгоизме. Я не понимал, что отцом движет необходимость, а не желание. Долгу перед страной, перед людьми от жертвовал себя без остатка, а я, меряя мир лишь собой, думал, будто важнее меня отцу корона. Мы отдалялись друг от друга. Он жил ради страны, а я мучился скукой, порожденной бездельем. Не умея развлечься сам, я искал забав. Я был наследным принцем и позволял себе все, на что только способно самое изощренное воображение. Отец пытался меня образумить, но я был глух к его мольбам. Приятели, которыми я себя окружил, шептали, что старик не хочет уступать мне престол. Будто бы Альхаг, которого он приблизил, обещал сварить королю эликсир бессмертия. И я поверил клеветникам. Ослепленный жаждой власти, я отравил самого близкого мне человека! Единственного, кто действительно любил меня!
С тех пор я страшился смотреть на звезды. А вчера поднял лицо к небесам и не смог вынести их сияния. Ты можешь назвать меня трусом, и будешь абсолютно прав. Я хочу сбежать, сбежать в забвение, оттого что превыше моих сил и дальше нести на себе этот груз.
Из меня получился бы скверный король, перед лицом смерти я могу перестать обманываться, будто что-то значу. Ты — другое дело. Я едва переносил тебя — вора, выскочку, ибо ты воплощаешь то, что при дворе принято презирать. Но постепенно из-за нашего сходства мне все больше начало казаться, что ты — это я, только лучшая моя половина. Таким хотел видеть бы меня отец. Таким мог бы я стать, не родись в клетке дворцовых стен: независимым, свободным, не скованным иными условностями, кроме собственной совести. Альхаг разглядел тебя раньше. А я-то удивлялся, зачем старый змей тебя пригрел.
— Опомнитесь, ваше высочество! Мне не нужна корона!
Держать Ариовиста становилось труднее. Ладони мои сделалась скользкими от пота, горели плечи, на которые приходилась тяжесть принца. Он же вместо того чтобы бороться за жизнь, занимался самобичеванием, выбрав для этого крайне неудачное время и место. Подумать только: человек, висевший над пропастью, бредил звездами! Я был уверен, что у Ариовиста помрачился рассудок.
— Не тешь себя иллюзиями, будто властен что-то решать. Хочешь ты того или нет, корону на тебя наденут.
Черт возьми, да я ничего не понимал в управлении страной! Я легко мог срезать кошелек у зазевавшегося прохожего или проникнуть сквозь запертую дверь. Благодаря Сагитте я худо-бедно научился метать кинжалы и размахивать саблей, но даже последний конюх смыслил в государственных делах больше моего. Я не умел ни читать, ни писать. Считал я ровно до тринадцати, чтобы пересчитывать количество монет. Политика была для меня тайной за семью печатями. Смешно — на вора надевают петлю, а не корону.
Все это я принялся выкладывать Ариовисту в надежде потянуть время. Но принц разгадал мое намерение. Он воспользовался мною, чтобы облегчить душу, дальше я стал ему не нужен. Краем глаза я видел, как к нам спешат Браго и Драко. Увы, принц видел их тоже. Резкая боль пронзила мою руку — зная к чему готовиться, я сумел бы ее перетерпеть, но разве мог я ожидать, что наследник престола вгонит в мое запястье изукрашенный рубинами и альмандинами кинжал?!
Когда подоспели воины, принц находился на полпути ко дну пропасти. Когда подбежала Сагитта, кровь Ариовиста обагрила камни.
— Хочешь, я брошусь следом за ним? — спросил я, не зная, чем ее утешить. В конце концов, это я не удержал наследника престола.
И тогда она сказала то, что я меньше всего ожидал слышать от нее. От нее, и кого бы то ни было.
— Я хочу, чтобы ты занял его место.
— Ты хочешь, чтобы я и дальше выдавал себя за принца? — глупо переспросил я.
— Я хочу, чтобы ты стал королем. Смерть Альхага не будет напрасной.
О, Создатель милостивый и милосердный! Она была совершенно серьезна. И она подбивала меня на самый грандиозный блеф в моей жизни.
Я опешил. Никогда не терявшийся в выборе слов, впервые я не знал, как ответить. Азартную мою половину так и распирало от желания согласиться, и выразить свое согласие громогласно, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Но путешествие изменило меня, и потихоньку я осознавал суть произошедших перемен. Я сделался осторожен. Я стал рассудителен. Мне не хотелось очертя голову бросаться в омут, глубины которого я не знал. А глубина там была преизрядная, и таившиеся в ней чудовища были мне не по зубам.
Следовало быть виртуозом обмана, чтобы прожить жизнь в чужой шкуре. Следовало обладать изощреннейшим умом, чтобы водить за нос тех, кто отнюдь не глупее тебя. Быть может, я не собирался возвращаться к прежней своей жизни, но точно также я был далек от мысли взвалить на себя бремя власти. Как мог я, не знавший, где встречу следующий день, отвечать за тысячи человеческих душ? Сам отнюдь не святой, вправе ли был я стать для них примером, воплощать их чаяния, судить их тяжбы, помогать им в бедах, радеть об их благополучии?
Мне нужно было время, чтобы взвесить возможные последствия такого решения, примерить его на себя и взрастить в тишине и безмыслии. Вы скажете, что оказавшись в подобной ситуации, не усомнились бы ни на миг? Пусть так, да только многие ли из вас стояли перед подобным выбором? Пожалуй, с ними я бы потолковал по душам.
Сагитта, не ведавшая о терзавших меня сомнениях, пустилась напролом:
— Вы с его высочеством были похожи, как две капли воды! Даже герцог Орли, знавший Ариовиста с пеленок, принял тебя за принца. Ваше сходство кого угодно введет в заблуждение.
— Но только если обман раскроется, меня повесят, — рассудительно заметил я.
— Если обман раскроется, виселица покажется тебе детской забавой, — фыркнул Браго, а Драко закивал в согласии. Однако непохоже было, чтобы предложение Сагитты ужаснуло воинов.
Проведя в их компании много дней, впервые задумался я о причинах, заставивших их сопровождать Альхага — и немногословного основательного Драко, и Браго — забияку, бражника и балагура. Были ли они верны политике короля Максимилиана или хранили принца, следуя велению долга? Шли ли они по зову сердца или прельстились звоном золотых монет? Какой награды искали они за верную службу? Чтобы согласиться на авантюру, в которую втягивала меня Сагитта, мне предстояло понять и узнать очень и очень многое.
XIII. О королях и колдуньях
В главе использован текст песни Лоры Провансаль "Ветер": http://www.treismorgess.ru/?p=649
Тем временем путь через горы приближался к концу. Все чаще встречались нам признаки человеческого жилья: козы и овцы, щиплющие траву на горных склонах, жирно и сочно чернеющие заплаты распаханной земли, сизый дым, струящийся от утлых домишек. Жители изнанки Кобальтовых гор выглядели родными братьями Ирги. Они многословно приветствовали нас, низко кланялись и прежде всего подносили воды.