Я с нетерпением ожидал появления женщин с синими волосами и смарагдами во лбу, однако горские жены ничем не поразили мое воображение. Они были просты, как сама земля. Лбы их украшали лишь морщины от прожитых лет, а выбившиеся из-под косынок пряди не несли даже проблеска синевы. Зато какими вкусными оказались предложенные горянками лепешки, парное козье молоко, сыр и прочая нехитрая снедь! Она полностью примирила меня с невзрачным видом хозяек.
Язык горцев разнился с нашим. Когда они говорили мало и неторопливо, я понимал их, однако велеречивость была у горцев в крови. Любые их действия непременно сопровождались долгими рассуждениями, и эта черта вновь роднила их с нашим проводником.
Моя молодость и неутоленное любопытство порождали желание узнать как можно больше о людях с изнанки Кобальтовых гор: о нехитром их быте, о верованиях, нравах. Расспрашивать воинов было бесполезно — Драко по-прежнему молчал, а Браго интересовали разве еда да выпивка. Заговаривать с Сагиттой я боялся — в последние дни любые речи колдуньи сводились к принятию мною королевского венца. Ослепленный любовью, я мечтал сделаться предметом ее внимания, но как часто это бывает, едва моя мечта осуществилась, я сотню раз о том пожалел. Оставался последний источник сведений.
— Ирга, ты знаешь уймищу баек, не поверю, будто про здешние места у тебя не найдется, что соврать! Ответь, отчего Клекреть называют солнечным городом? Там часто гостит солнце?
Подари я нашему проводнику полный золота кошель, и то мне бы не удалось сделать его счастливее. Горец рассиялся:
— О, Ирга хотя и стар, помнит столько легенд, сколько песка уносит вода с горных склонов в сезон дождей. И вот, доблестный господин Подменыш, вам песчинка.
Полюбил раз правитель Солнечного града девушку-простолюдинку. Злые языки болтали, будто умела она ворожить-колдовать, ведь недаром среди прочих лишь ее одну правитель одарил своим вниманием. Да только позабыли болтуны сказать, что на лицо девушка была яснее зари, станом тонкая как былинка и гибкая как ивовая плеть; умела выслушать и дать мудрый совет, а когда правитель клал голову ей на колени и рассказывал о своих заботах и печалях, она перебирала ему волосы, отчего печали и заботы бежали прочь.
От той любви родился у них сын. Правитель отвратился от него и поспешил забыть, потому что у дитя на спине был маленький горбик. А колдунья и не замечала уродства ребенка. Она вытирала мальчику слезы, когда тот плакал, и рассказывала о том, что он сын великого правителя и когда вырастет, тоже станет велик. Мальчик рос на вольных лугах, травы сплетали ему колыбель, дикие звери и птицы были ему друзья.
Шли годы. Так и не повстречал правитель той, с которую захотел бы разделить жизнь, потому что сердце его целиком принадлежало колдунье. И предложил он колдунье стать его женой, чтобы была она рядом, исполняла волю его, избавляла от треволнений своими нежными прикосновениями.
— Не место мне во дворце, — молвила колдунья, — ведь наш сын будет там чужим. Не найдет он себе друзей, ждут его лишь насмешки да злоба людская.
Не привык правитель к отказам. Посоветовался он со своими мудрецами, и вот каков был их ответ:
— Коли любите вы колдунью и сумеете убедить ее не чинить зла, Создателю угодна такая любовь. Между тем горбуна следует убить, ведь тень его уродства омрачит сияние вашего венца. А после его смерти и невеста перестанет своевольничать.
По нраву пришел правителю этот совет, потому что позволял обрести желанное и избавиться от нежеланного. Снарядил он воинов убить горбуна. Нашли воины мальчика спящим на лугу, вонзили в грудь его кривой кинжал, вырезали сердце и в хрустальном ларце поднесли правителю.
Когда узнала о том колдунья, горю ее не было предела. Пришла она к правителю и сказала так:
— Я могу простить твою любовь, что сделала тебя слепым. Я могу простить твое недоверие, заставившее тебя обратиться за советом к людям глупым и черствым. Я могу простить тебе даже убийство, потому что ты правитель, а правитель не может не быть жесток. Но не могу я тебе простить того, что ты вторгся в мои мечты и изменил их. Вот за это я проклинаю тебя всей силой своей любви. Сердце у тебя каменное, и потому суждено тебе обратиться камнем. Очи твои слепы, и потому отныне они навечно будут закрыты. Город твой был тебе дороже вечности, которую обретает в посмертии чистая душа, и потому суждено тебе, слепому и каменному, вечно хранить покой своего города. А мудрецы, чьим советам ты внял, пусть советуют тебе и впредь.
С тех пор со стены, что окружает славный город Клекреть, взирают на город шесть изваяний — слепой правитель и пять его мудрецов, а короли никогда, никогда не женятся на колдуньях. Вот так-то, доблестный господин Подменыш.
— Ирга, да ведь ты позабыл сказать, отчего Клекреть назвали солнечным! — напомнил я нашему проводнику.
— Да кто ж его разберет, доблестный господин. Назвали, ну и славно. Люди живут, им нравится…
Это была последняя из иргиных легенд. Мы расстались с проводником у башни Слепого короля на входе в Клекреть. Едва мы миновали ворота, как тучи на небе расступились и небесное светило щедро облило нас своим теплом и сиянием.
Я окунулся в привычную и милую моему сердцу суету. Вокруг не смолкал гул голосов, по брусчатке стучали башмаки и цокали копыта, скрипели телеги, грохотали колеса, извозчики щелкали кнутами, погоняя лошадей. Как же истосковался я по этому средоточию жизни! Я оглядывался по сторонам, стремясь охватить сразу все, что окружало меня. Я вел себя точно так же, как и те зеваки, рассеянностью которых всегда готов был воспользоваться! Понимая это, внутренне я смялся над собой, но все-таки не мог унять любопытства.
Меня совершенно заворожили дома — сложенные целиком из камня, всех оттенков синевы, они росли друг на друге, словно грибница. Окна их одновременно служили дверьми, а крыши — дворами, где дремали ленивые коты, играла ребятня, хозяйки развешивали белье для просушки. Нередко можно было заметить, как от крыши к крыше тянутся шаткие веревочные мостки; порой они образовывали целые воздушные пути, которыми горожане охотно пользовались. Наземные дороги в Клекрете вели либо вниз, либо вверх, а уж такого количества лестниц я не встречал нигде — крутые и пологие, широкие и узкие, ограничивающиеся одним пролетом или сложенные бессчетным множеством ступеней. Последние, самые внушительные средь всех, охраняли каменные птицы с разинутыми клювами или огромные барсы, с высоты своих постаментов лениво взирающие на пришлецов.
Улица вознесла нас к трактиру, своими очертаниями повторявшему склон: этажи его располагались уступами, каждый венчался террасой, обрамленной резными башенками по углам. Благодаря этим башенкам трактир больше походил на дворец, нежели на питейное заведение.
Роль толмача взяла на себя Сагитта. Я только диву давался легкости, с которой она объяснялась с трактирщиком. Между тем Драко и Браго кивали в согласии, а Браго потребовал:
— Нень тровний, брожку, брожку мечи! Вот она — услада для настоящего мужа!
От обилия пищи мне сделалось тепло, точно в животе кто-то заботливый разложил костер. Никто не гнал меня от стола, и сам я вовсе не стремился скоро покидать общую залу. Наверху ждали скука и сон. Спать мне не хотелось, а хотелось глядеть на иноземцев, разгадывать чужую речь и — чем черт не шутит! — ждать появления синевласых женщин со смарагдами. Все вокруг было мне интересно, везде подмечал я отличия от привычного жизненного уклада и в то же время неуловимую, глубинную их общность.
Вот столы были совсем обычными, такие же точно могли стоять и в наших трактирах. Зато располагались они крайне занятно — благодаря тому, что пол представлял собою ступени, одни стояли на возвышении, вторые и третьи — пониже, а четвертые и вовсе на уровне пола. Мы занимали самый высокий. Ступенькой ниже дородный господин в мехах жевал баранью ногу. Стекавший с ноги жир умащал его длинную бороду, делая ее темной и блестящей. Еще ниже гуляла развеселая компания горожан, еды у них не было, зато из рук в руки передавалось сразу три пузатых кувшина. Подле входа трапезничали селяне, перед ними стояла общая плошка с похлебкой и громоздилась груда костей. Когда кости ненароком падали на пол, откуда ни возьмись появлялся бандитского вида кот, хватал добычу и стремглав уносился прочь.