Лучше бы она послала мне свой изумруд, подумал я, но подумал лениво, мимоходом, ибо в ожидании поединка с Шаулой даже камень принцессы Нинедетт не пробуждал во мне былых чувств.
— Премного благодарен, — ответил я украденной у кого-то из придворных фразой.
— Всегда знал, что вы отчаянны, но на сей раз вы превзошли самого себя. Я восхищен вашей смелостью. Сам я предпочел бы выйти на вепря с голыми руками.
— Я не позволю колдуну чернить мое имя на каждом углу, — сказал я так, как по моему разумению должен говорить принц.
Маска, которую я носил, прорастала в меня все дальше и дальше; точно побег хмеля, она оплела и заполнила собой все трещинки моей души, спаяв ее в нечто цельное. Пожелай я, мне нелегко было бы освободиться от этой личины, но я не желал — новый Подменыш нравился мне куда больше прежнего.
— Я слышал сплетни и, давно и хорошо зная вас, не поверил в них ни на йоту. Но я не могу поручиться за других. Люди ленивы. Они охотно принимают за истину то, что им внушают, не утруждаясь самостоятельными суждениями. Ради сестры мне следовало бы отговаривать вас от поединка, и Нинедетт просила меня об этом. Но я понимаю вас, как никто другой. Шаула у меня в печенках засел. Он блюдет здесь интересы моего соседа из-за речки — что-то вынюхивает, чем-то побрякивает, всюду сует свой нос, снует, суетится. Он совершенно обворожил Теодорикта, и, в общем-то разумный малый, Тео внемлет каждому слову колдуна. Я не прочь подраться с давним врагом своим Тео, но колдуну, как той шавке, встревать в нашу свару не след. Так что убив Мантикора, вы окажете мне неоценимую услугу. Со своей стороны я готов всемерно вам поспособствовать. Я верю в ваш военный гений и даже, поведаю по секрету, уже поставил сотню золотых на вашу победу.
Я слушал, ожидая, когда наконец, поток славословий иссякнет и арл оставит меня наедине с моими невеселыми думами. Как успел я уяснить, любезность королей не простиралась дальше необходимости — Годерикт был само очарование, если это служило его интересам. Совсем недавно я привлекал северянина как родственник, теперь он увидел выгоду в том, чтобы стравить меня с Мантикором. Видно, колдун и впрямь встал арлу поперек горла, коли ради избавления от него Годерикт готов рискнуть брачным союзом. Оно и неудивительно — лучше избавиться от врага по соседству, нежели обрести союзника далеко за горами. В мире городского дна это называлось двуличием и всячески поощрялось, ибо приносило плоды. В мире дворцов и королей это называлось искусством политики, и поощрялось ничуть не меньше.
В руках у Годерикта появился небольшой сверток, который он вручил мне. Мельком я отметил сверкание драгоценных камней в перстнях — даже в лютые морозы северянин не надевал перчаток.
— На днях ко мне попало письмо, адресованное нашему общему другу. Думаю, вам небезынтересно будет ознакомиться с его содержанием.
Искра любопытства шевельнулась во мне и погасла, не успев разгореться. "Пусть его, — подумал я. — Совсем скоро игры сильных мира сего перестанут меня волновать". Я равнодушно принял письмо и убрал в висевший на поясе кошель. Мне не составило труда освоить язык къертанов из-за сходства с привычной речью, однако къертанские письмена продолжали оставаться для меня загадкой.
Возвратившись в тепло натопленных комнат, я передал послание колдунье.
— Прочти, если пожелаешь. Ради этого письма арл прошагал за мной полпарка. Верно, здесь что-то стоящее, раз Годерикт считает, что оно способно еще сильнее раззадорить меня.
Я избавился от теплых одежд, сковавших мою подвижность, и с наслаждением принялся чесаться, попутно размазывая нанесенные Сагиттой руны. Колдунья ничего не сказала, письмо полностью поглотило ее внимание. Она вцепилась в пергамент, не замечая, что сминает его. Прерывающимся от волнения голосом Сагитта принялась читать:
"Сэру Шауле от почтенного господина N, назначенного послом къярнского арла ко двору его величества короля Максимилиана.
Спешу поведать Вам об успехе задуманного предприятия. Следуя Вашим указаниям, все приготовления были совершены заблаговременно, а само предприятие осуществлено в отсутствие означенной Вами персоны, коя со срочным поручением вынуждена была отбыть в одну из отдаленных провинций. Сообщение там прескверное, и новости доходят с большим опозданием, что сыграло нам на руку, равно как и стремительное развитие событий.
Зная, что король надежно огражден колдовством от заключенной в ядах смерти, зная от Вас и успев увериться на собственном опыте, ибо все попытки отравления пропали втуне (даже когда его величество выпивал отравленное вино на наших глазах), я воспользовался присланным Вами амулетом, а дабы избежать подозрений, заручился поддержкой некой близкой королю дамы, коя преподнесла ему наш подарок.
Под вечер король почувствовал недомогание. Заключенный в амулете демон принялся терзать его величество: Максимилиан жаловался на сильные головные боли, его непрестанно рвало, он побагровел лицом, часто дышал и требовал, чтобы его поднесли ближе к окну. При короле неотлучно находился лейб-медик, но несмотря на старания последнего, Максимилиану становилось хуже. Кровопускания не помогали. Противоядия были бессильны. Постоянный приток свежего воздуха не мог побороть тяжелого духа болезни, витавшего в покоях. Головные боли усиливались, несколько раз король впадал в беспамятство. Приходя в себя, он спрашивал, где находится и какое теперь время суток. Ему отвечали, но Максимилиан тотчас забывал ответы и спрашивал вновь.
В один из моментов прояснения сознания король распорядился позвать влиятельных сановников. Они скоро собрались у одра своего сюзерена: старый стервятник герцог Орли и его сын Лукреций с неизменным железным перстнем (где заточен свой демон), невыносимый смутьян Бью Легойя, ворчун Шелкобрад, старый граф Эсток, заслуживший репутацию несгибаемого вояки и полного кретина вследствие абсолютной своей неподкупности, и многие, многие другие. Лица сановников выражали скорбь столь же фальшивую, что и моя накладная борода. Все они, даже личный духовник его величества, давно ждали смерти короля и с удовольствием приблизили бы ее час, кабы знали, как это сделать. Они и представить не могли, кого им следует благодарить за исполнение своих чаяний. Занятно было бы сказать им о сыгранной мною роли и поглядеть на их физиономии — мне, чужаку, удалось то, что на протяжении нескольких лет не удавалось всем им.
Лорд Ариовист, принц и наследник, стоял особняком. Что творится под надменной маской его породистых черт, ведомо было одному Создателю. В присутствии придворных король распорядился о передаче венца сыну. Чеканная речь Максимилиана, которая во время торжеств долетала до самых отдаленных уголков дворцовой площади, отличалась крайней неразборчивостью, королю приходилось часто повторяться. Едва его воля была услышана, он испустил дух. Лейб-медик констатировал смерть вследствие апоплексического удара.
Исторгнувши душу короля, заключенный в амулете демон навсегда покинул наш мир. Дабы не возбуждать подозрений, я снял амулет, когда целовал холодную длань Максимилиана, еще недавно сжимавшую пол-мира. Хотя ныне он сделался обычной безделушкой, возвращаю его вам, ибо после того, как видел в действии, нахожу чрезвычайно опасным. Как говорят у нас на севере, прах к праху, а магия к магии."
Я в который раз подумал об Ариовисте. Пока Сагитта читала, я видел принца точно воочию — совершенной лепки черты, вздернутый подбородок, капризный излом уст и над всем этим — беспокойный мятущийся взгляд. Мне долго не давала покоя мысль, как мог Альхаг проглядеть отравителя у себя под носом, теперь я нашел ей разрешение. Принц поторопился осудить себя. Не его действия привели к смерти короля, у его величества были враги посущественнее. Недаром придворная жизнь казалась мне почище улочек с двойным дном!
Сагитта вздохнула:
— Отчего так устроен мир: в смерти достойнейших из людей виновны ничтожества!
Я невесело хохотнул:
— Смерть от руки Мантикора поставит меня вровень с великими!
— Довольно смертей! Ты будешь жить.
Непоколебимой уверенностью, страстью, с которой она это произнесла, Сагитта пугающе походила на своего наставника, каким запомнил я его на последнем перевале в Кобальтовых горах. Почудилось даже, будто волос Сагитты коснулся сквозняк — мало ли бродило их по дворцу. Это сходство, явившееся на уровне ощущений, вонзилось мне в сердце вернее кинжала, ибо жизнь колдуньи была не той ценой, какую я готов был заплатить за свое спасение. Однако колесо судьбы уже набирало обороты, и не в моей власти было остановить его бег.