Похоже, мне суждено было навеки возненавидеть лошадей. Я болтался поперек седла с мешком на голове и кляпом во рту. Меня мутило, перед глазами рябили мушки, отголоски заклятья набатом гудели в висках.
В полузабытьи меня сняли с коня и заперли в темноте. Пахло сыростью, где-то сочилась вода. Я испытывал сильнейшую жажду, но не мог напиться. Наглые крысы нюхали мои босые пятки, тычась в них мокрыми и холодными носами. Раз за разом передумывал я происшедшее. Чутье подсказывало мне, что пленение связано с последними событиями, ибо кого мог заинтересовать безродный воришка? А вот мои спутники, безусловно, заслуживали внимания. Эх, отчего только я не послушал Проныру! Сидел бы на рынке да горя не знал!
В окружении невеселых мыслей и крыс я провел несколько часов. Неизвестность сводила с ума. Я почти обрадовался, когда услышал шаги, натужный скрежет ключа в замке и приказ:
— Подымайся!
Затем были скользкие ступени наверх. С головы моей сдернули мешок, и яркий солнечный свет ударил по глазам. Против света стояла фигура в черном.
— Мы сбиваемся с ног, разыскивая ваше высочество, а вы, никого не поставив в известность, изволили отправиться в вояж в сомнительной компании прихвостня вашего папаши. В народе волнения — шутка ли, король мертв, а единственный наследник исчез без следа. Не приведи Создатель, дойдет до мятежа. Полагаете, великому Альхагу под силу подавить мятеж? Или, быть может, это путешествие не было вашим самостоятельным решением? Одного слова достаточно, чтобы предать изменника казни! Колдун похитил вас? Поведайте, как все было!
Голос потек патокой, стал вкрадчив и мягок. Человек в черном продолжал говорить, и постепенно я начал понимать его, а по мере этого понимания сердце мое наполнил ужас. Все стало на свои места: лорденыщ, и воины, и внезапная забота о моей персоне — цирюльники, платья, отдельные комнаты. Значит, надменный мальчишка в действительности…. О, Создатель милостивый и милосердный! Так вот почему он держался с таким высокомерием, вот почему его берегли воины! До нашей глубинки доходили слухи о смерти короля, но я не придавал им значения. Правители меняются, а деньги остаются деньгами, ведь на ценность солнцеликого не влияет выбитый на нем лик. Имя Альхаг могло бы меня насторожить, но так звали каждого второго гвинота, и увязать варвара с лейб-магом умершего короля я не догадался — колдун знал, что делает, примеряя на себя облик чужеземца.
Между тем мои пленители перешли от слов к действиям. На свет извлечены были пергамент, чернильница, зачиненные перья.
— А, впрочем, если компания варвара вашему высочеству интереснее судьбы королевства, мы можем совершить обмен. От Вас требуется сущая безделица, да-да, безделица — подпись на отречении, засим мы расстанемся полюбовно: вы продолжите путь, а я займусь государственными делами, ибо они в плачевном состоянии. Кивните в знак согласия, а после — вот вам мое слово! — клянусь доставить вас обратно к столь любимому вами варвару. Похоже, эта привязанность семейная.
Я замер. Я отнюдь не был героем, просто среди моих умений не числилось письма. Более того, я понимал, что пока заговорщики принимают меня за принца, это гарантирует мне хотя бы призрачную безопасность. Едва же я объясню, что вовсе не тот, кого они ищут, то сразу превращусь в лишнего свидетеля. А как решаются темные делишки, я был прекрасно осведомлен.
Мои колебания были истолкованы превратно:
— Надо же, ваше высочество, в кои-то веки вы решили продемонстрировать стойкость характера. Похвально, похвально, но абсолютно неуместно. К чему вам королевство теперь, коль скоро оно никогда не занимало вас прежде? О, вы беспокоитесь о замках и титулах? Они останутся при вас. Вам будет назначена рента, к примеру, в тысячу солнцеликих в год. Нет? Хорошо, пусть будет две тысячи — оцените мою щедрость. И вы сможете в свое удовольствие предаваться охоте и поединкам. Дела государственные отнимают время и силы. Я стар, во мне давно перегорели страсти, а вам-то, вам ужели хочется губить молодость на нудные обязанности?.. Но не стану давить. Думайте, считайте, время терпит. Сивор, проводи его высочество в покои. Обед подавать не нужно, голод способствует ясности мышления.
Я был водворен обратно в темницу. Развязать меня Сивор не потрудился, но спасибо, мешок на голову надевать не стал. Хотя много ли проку от зрения в кромешной тьме? Голодать мне не впервой, я умел отрешиться от голода. Я ерзал, пытаясь высвободиться из пут. Мелькнула шальная мысль: может, крысы перегрызут их? Помнится, раз на ярмарке выступал слепой музыкант, он играл на флейте, а две белые крысы, такие же слепые, став на задние лапы, кружились под музыку. Но местные твари отчего-то не спешили прийти мне на помощь. Наверное, секрет слепого музыканта заключался во флейте, которую мне взять неоткуда. Значит, придется обходиться своими силами.
Наощупь я обошел камеру, пытаясь найти выступ поострее. Искал я долго, но в конце концов мои усилия были вознаграждены осколком булыжника. Еще ни одному авруму, ни одному солику не радовался я так, как этому шершавому камню. Я ухватил его и принялся пилить веревки. Не буду рассказывать, как камень выпадал из моих онемевших пальцев, как поднимал я его и снова и снова пилил, и кромсал, и дергал. Ребята всегда повторяли, что я упертый, как баран. Пусть баран, однако на сей раз упрямство сослужило мне добрую службу. Освободившись, я выдернул кляп и припал к стене, по которой сочилась влага, слизывая набегающие капли. Вода отдавала плесенью, но за все сокровища мира я не смог бы оторваться от нее в тот миг.
Мне показалось, что с момента заключения миновали сутки. Я успел не единожды обследовать камеру, где меня держали. Около двадцати шагов вдоль стен в форме неправильного четырехугольника, судя по всему, она замышлялась частью подземелий какого-нибудь родового имения или даже замка — уж чего-чего, а подвалов я успел навидаться! Когда послышался скрежет ключа в замочной скважине, я затаился за дверью, сжимая булыжник. Другого шанса могло не представиться.
Противник оказался увертлив, легко уклонился от удара и выбил камень из моей руки. Я от души двинул ему коленом, после чего в действие вступили неведомые силы, земля вздыбилась под ногами, и я был отброшен вглубь темницы. Чем-то эта ситуация показалась мне знакомой.
Вошедший принялся честить меня голосом Сагитты:
— Желаешь гнить под землей веки вечные? Предупреждал Браго не лезть к тебе, зря не послушала!
— Ты?!
— А ты мечтал увидеть любимого волкодава покойного короля Максимилиана? — огрызнулась женщина.
— Ты пришла за мной?!
— Нет, за королевским волкодавом! Коли желаешь и дальше наслаждаться гостеприимством герцога Орли, я уйду и замкну замок. Не мне соперничать с его светлостью.
— Но я думал…
— Что мы бросим тебя? Я начинаю думать, идея Браго была не такой уж и скверной.
Повторного приглашения мне не требовалось. Я двинулся прочь из темницы по памятным ступеням, но Сагитта остановила меня:
— Не сюда.
Женщина свернула в незаметный боковой проход, который разрешился длинным коридором. Коридор этот был так низок, что я то и дело задевал головой верхний свод. Здесь не было ни горящих факелов, ни каких-либо иных источников света. Я по праву гордился легкостью, с которой умел передвигаться в темноте, и чувством направления, но колдунья опять превзошла меня. Я шел, держась за стену, Сагитта же шагала уверенно, предупреждая о возможных опасностях: