— Осторожнее, через пару шагов свод обвалился. Не споткнись, впереди яма.
Ориентируясь на звук ее голоса, я двигался следом, минуя незримые, но оттого еще более опасные препятствия. Вышли мы в ночь, душную и терпкую. Позади сомкнулся густой кустарник, скрывая лаз. Мы находились у подножия холма в окружении полудюжины точно таких же холмов. Неподалеку ждали заседланные кони и темнел чей-то силуэт. Человек обернулся в нашу сторону. Повеяло ветерком, послышался тихий перезвон бубенцов. Неужто сам лейб-маг озаботился моим избавлением?
Дни скачки не прошли даром. Я вскочил в седло и понесся прочь, не оглядываясь на своих спутников. Точно выпущенный нож, взрезал я плотность ночи, ветер бил меня в грудь и свистел в ушах. Конь принес меня к берегу реки, где горел костер. У костра клевал носом Браго.
— Крысы живучи, — осклабился воин вместо приветствия.
Я оставил его колкость без внимания. Теперь, в безопасности на меня разом накатили и страх, и голод, и усталость. Глаза слипались сами собой.
Браго толкнул меня:
— Обожди спать. На-ка, глотни.
В протянутой им фляге была, понятное дело, брага. Густая, крепкая, она не имела ничего общего с тем дешевым пойлом, что иногда перепадало нам с ребятами. Воин надеется, что я непривычен к крепким напиткам? Не на того напал! Я мстительно выцедил большую часть предложенного. Пусть завтра я сдохну от головной боли, но сегодня, после избавления из плена, мне до одури хотелось ощутить вкус жизни: нахлебаться студеной воды из реки, надышаться напоенном ароматом трав воздухом, насмотреться на звезды, что водили хороводы вокруг луны. Да я и сам не прочь был сплясать с ними вместе!
Издалека пришли голоса:
— Надо бы его выспросить.
— Пусть спит, проку с него сейчас.
— Можно подумать, с него есть прок остальное время. Только даром кормим! А прожорлив, крысеныш!
Звездный хоровод принял меня в свои объятья, закружил, и мне стало тепло и спокойно. Высшей справедливостью казалось то, что пока я танцую со звездами под облаками, бессонный Браго хранит мой покой на бренной земле.
— Побуждайся, спящий красавец!
Утро приветствовало птичьим пересвистом и ледяной водой в лицо. Остальные уже поднялись. Мне дали два кислющих яблока и кусок мяса, большей частью состоящий из жил. Пока я жевал, рядом присел Альхаг.
— Рассказывай, — приказал он.
Альхагу невозможно было противоречить. Тот, кто не знал его, мог бы попытаться опровергнуть это утверждение, но поверьте мне, было в варваре нечто, заставлявшее даже самых отъявленных бунтарей поступать согласно его воле.
Я без утайки принялся выкладывать о своих злоключениях с того самого момента, как тень застигла меня врасплох на постоялом дворе. Про искры и свет колдун заставил вспоминать подробнее: какого цвета была вспышка и куда направлено было движение огоньков — по солнцу или же противосолонь.
— Не приметил ли на том человеке медальона либо амулета?
— Так темно было, хоть глаз коли!
— В следующий раз не торопись колоть глаза, лучше смотри внимательнее! Это важно.
— Будет следующий раз? — не сдержался я.
— Быть может, ты ждешь извинений за то, что я подвергаю тебя опасности. Не жди. Извинения были бы уместны, кабы я раскаивался, однако никакой вины за собой я не нахожу и более того, твердо уверен в своей правоте.
То, что варвар вынашивает в отношении меня определенные намерения, я понял сразу. Ни один человек не стал бы кормить и окружать роскошью приблуду, не имея веских на то причин. А опасность… я столько лет прожил с мыслью окончить свои дни на виселице, что уже, пожалуй, притерпелся к ней. Вся моя жизнь была игрой в чехарду со смертью: я воровал, врал напропалую, убивал и уходил из-под ножа. Неженке не выжить на городском дне. Наверное, прав был Браго, называя меня крысенышем. Но в отличие от многих, я не роптал на судьбу, ибо успел увериться — ей наши жалобы без толку. Извинений Альхага я не ждал, слишком мелкая я сошка, чтобы придворный колдун расшаркивался передо мною.
Варвар поднялся и, позвякивая бубенцами, подошел к своему коню. Я давно заметил, что движения Альхага даже в абсолютно спокойные дни сопровождались легким ветерком. Поначалу я думал, будто колдун создает этот ветер специально, дабы все слышали звон бубенцов, вплетенных в его косы, потом, узнав его лучше, я понял, что варвар чужд подобному тщеславию.
Из переметной сумки Альхаг вытащил нечто, завернутое в промасленную ткань, и швырнул мне. Инстинктивно я подхватил предмет.
— Цветок Смерти! — позвал варвар.
Цветком Смерти он называл Сагитту. Из уст Альхага это обращение звучало совершенно неуместно. Что в действительности означает прозвище, я узнал позже.
Женщина стала подле колдуна.
— Научишь парня защищаться.
Вне себя от изумления я принялся разворачивать ткань, уже догадываясь, что она под собой скрывает. Я чувствовал любопытные взгляды, и разматывал все быстрее и быстрее. Видимо сам Творец благоволил мне, ибо вспоминая этот момент, могу сказать, что не порезался лишь чудом.
Под слоями плотного материала открылся поразительной красоты клинок: звонкий, легкий, отполированный до зеркального блеска — ночью он легко мог отразить звездное небо. Вогнутая середина клинка казалась узорчатой, и столько теней играло на ней, что можно было подумать, будто в металле переплелись струйки разных цветов. Резная рукоять, целиком выточенная из кости, венчалась головой неведомой твари, которая сжимала в зубах кольцо. То, что Альхаг походя вложил в мои руки целое состояние, я понял годы спустя, научившись разбираться в оружии. Тогда же я просто ахнул.
— Ты отдал мальчишке гвинотскую саблю? — вслед за мною изумился один из воинов.
Ликом он был благороден, телом — силен, а речь его отличалась изысканностью. Пожалуй, он был единственным, от кого до сих пор я не слышал брани. Звали воина Данко. Если бы меня попросили описать человека, на которого мне хотелось бы походить, ни минуты не колеблясь, я указал бы на Данко.
— Хозяину она без надобности, а мне чужое оружие ни к чему. Пусть играется, — последовал ответ.
— Я заплатил, когда бы знал, что ты торопишься с нею расстаться. Продай мне саблю, Альхаг!
— Держи при себе солнцеликие, они пригодятся тебе куда больше чужеземного оружия. Твоя рука привычна к тяжести фамильного меча.
— Но этот великолепный экземпляр способен украсить коллекцию самого взыскательного ценителя! Я закажу ножны у лучшего оружейника, уложу саблю на шелка и бархат…
— Клинок не девица, чтобы рядить его в шелка. Он рожден разить врага.
— Продай мне саблю! — упрямился Данко.
— Отныне она мне не принадлежит. О продаже проси парня, хотя я б и не присоветовал бы ему делать этого.
— Разве ты не боишься, что однажды щенок обратит оружие против нас?
Альхаг рассмеялся воину в лицо:
— Мне бояться парня? Никогда не поверю, будто и ты всерьез его опасаешься!
Так сабля осталась при мне, а с нею вместе я приобрел нового врага. Но я не жалел — клинок стоил тысячи врагов. Как и всякое великолепно исполненное оружие, моя сабля сама помогала сделать правильные движения и вопреки первому впечатлению, не была тяжела тому, кто правильно ее держал. Идеальный баланс и рассчитанный вес делали пользование ею очень удобным. Она и впрямь была создана разить врагов!
Помните, я жаловался, будто первые дни уставал в дороге? Так вот: забудьте прежнее мое нытье. То, что еще три дня назад мнилось усталостью, отныне сделалось недосягаемой мечтой.
Моя наставница была неумолима. Как ни пытался я объяснить ей, что отродясь не держал в руках благородного оружия, что выстоять в честном поединке против мало-мальски стоящего противника для меня равносильно чуду, Сагитта твердо решила превратить меня в мастера защиты. Наши занятия начинались на вечернем привале и продолжались далеко за полночь, пока сабля не выпадала из моей уставшей руки. Полагаете, после Сагитта отпускала меня спать? Ничуть не бывало. Эта женщина явно получила деньги от Браго или Данко или от них от обоих, чтобы замучить меня до смерти. Обнаружив мой кинжал — оружие ночных татей и трусов, колдунья принялась натаскивать меня в метании.