– А ты намеренно толкуешь заповеди в их самом узком смысле, – возразила она. – Я воспитала этих детей в почитании и уважении тех, кто заботится о них. Так, как этого требует Бог.
Клив нахмурился.
– Не в этом суть. Каждый ребенок должен знать, кто его родители, особенно если они не против. А лорд Сомервилл даже горит желанием.
Уинн вздохнула и на секунду прикрыла глаза, чтобы справиться с охватившей ее нестерпимой болью.
– Возможно, он и горит желанием, а вот я – нет, – наконец едва слышно ответила она.
Наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и далекими раскатами грома. Уинн беспокойно наблюдала за ним, ожидая вспышки гнева. К ее удивлению, однако, он снял с перегородки треногую табуреточку и поставил на утоптанный земляной пол прямо против девушки. Она испуганно отпрянула, когда он опустился на табуретку и зажал ее руки в своих ладонях.
– Послушай меня, Уинн. Просто послушай. Ты уже не сможешь ничего изменить. Этот ребенок поедет со мной. Гуинет знает, что так должно быть и никуда от этого не деться. Дрюс тоже знает. А теперь из-за собственного безрассудства ты заставила детей сомневаться в твоих доводах. Расскажи-ка мне, как прошла ваша беседа?
Уинн с усилием проглотила комок в горле, глядя куда-то поверх его левого плеча. Пускай она не могла избежать этого неприятного разговора, но ей совсем не обязательно смотреть в эти слишком проницательные глаза.
– Я поговорила с ними.
– Ты рассказала детям об их родителях?
Уинн кивнула.
Он погладил ее руки.
– Значит, им известно, зачем я приехал в Раднорский лес?
Она снова посмотрела ему в глаза, нисколько не пытаясь спрятать злость и боль, которую он ей доставил.
– Им известно, что ты приехал украсть кого-то одного из того единственного дома, который у них есть.
Клив шумно вздохнул, но когда она попыталась высвободить руки из его теплых ладоней, он сжал их крепче.
– Итак, который же из них ребенок сэра Уильяма?
На этот раз ей все-таки удалось вырвать руки.
– Не знаю!
– Уинн, это бесполезно. Скажи мне правду.
– Это и есть правда, негодяй! Ворюга! – добавила она для весомости.
– Негодяй – возможно. Но вор? – Он мрачно оглядел ее. – Нет, я не вор, Уинн, и даже ты в глубине души вынуждена это признать.
Не в силах вынести мысль, что, возможно, он прав, Уинн вскочила. Но он поймал ее за руки и грубым рывком усадил на место. Наклонился к ней и пригвоздил грозным взглядом.
– Тебе не избежать этого, Уинн. Даже если мне придется вытягивать из тебя каждый факт, что ж, пусть так и будет. Но больше ты не скроешься от меня!
Уинн очень старалась казаться холодной, столкнувшись с такой яростью, но боялась, что он видит ее насквозь. Поначалу ей удалось загнать его в угол, но теперь он отражал ее удары.
– Итак. – Он отпустил ее, но сидел, по-прежнему наклонившись к ней и упершись руками в колени. – Изольда – твоя племянница, ты сама рассказывала. А ее отец… – Клив замолчал, внезапно запнувшись.
– Ее отец неизвестен, – сухо закончила за него Уинн. – Им мог быть любой из многих англичан, которые… которые насиловали мою сестру.
Клив откашлялся.
– Лорд Сомервилл говорил о женщине, которую… он держал у себя все три месяца, что пробыл в этих краях. Она была темноволосая…
– Как большинство валлийцев в южных горах.
– Да, но звалась она Анжелина.
– Вряд ли это валлийское имя.
– Думаю, он дал ей ласковое прозвище.
Она посмотрела на него уничтожающим взглядом.
– Как это характерно для англичан – давать своим жертвам ласковые прозвища.
– Черт побери, Уинн. Ты все усложняешь для нас обоих. – Он злобно сверкнул глазами. – Итак, ты сказала, что мать Бронуин была очень молода.
– Двенадцать, – гневно бросила девушка. – Ей было двенадцать, когда у нее родился ребенок. Но только одиннадцать, когда ее изнасиловали!
Клив заскрежетал зубами.
– Тогда Бронуин исключается. Сэр Уильям описывал Анжелину как молодую женщину, так что она не была ребенком.
Уинн презрительно вздернула подбородок, хотя сердце еще сильнее сжалось от страха.
– Как здорово получилось. Ты приехал в поисках мальчика, и теперь обе девочки сами собой отпали. Боюсь, однако, что дальше сузить круг тебе не удастся. Обе матери мальчиков мертвы. Они были не из деревень, а из отдельных поселений в глухих лесах и горах. Я уверена, что ни одну из них никогда не звали Анжелиной.
С минуту Клив смотрел на нее, и ее вновь охватил страх.
– Как же их звали?
– Не знаю.
– Ты лжешь.
– Нет! Я сама в то время была еще ребенком. Спроси Гуинет. Хотя готова поклясться, ты это уже сделал и не получил вразумительного ответа. – Она горестно улыбнулась. – Вот видишь. Никто не знает их имен. Следы теряются, сэр Клив. Твой расчудесный английский лорд никогда не узнает, который из этих мальчиков его истинный наследник – если вообще такой здесь есть.
Короткую минуту она упивалась своей победой, глядя, как он расстроенно хмурится. Но затем он прищурился, и лицо его приняло решительное выражение.
– Возможно, сэр Уильям определит своего наследника, когда увидит мальчика. Возможно, какая-нибудь черточка позволит узнать, кто его сын.
– Никто его здесь не собирается принимать. Не вздумай привезти его в Раднор, иначе я…
– Угрозы бесполезны, Уинн, так что побереги дыхание. Кроме того, я и не думал привозить его сюда.
– Тогда как же… – Она замолчала, словно ее оглушил истинный смысл его слов. – Не хочешь же ты сказать, что… Нет, даже ты не сможешь совершить такую жестокость – забрать их всех.
Но именно так он и собирался поступить. Она поняла это по тому, как он отвел глаза, чуть откинувшись назад. Он понимал, что поступает дурно, и даже испытывал легкое чувство стыда. Но что означает легкий укор совести по сравнению с наградой, которая ждала его в Англии? Уинн с трудом отдышалась, когда сильная боль сковала ее грудь. Как он мог решиться забрать всех трех ее мальчиков? Как он мог? И все же боль была вызвана не только страхом за своих детей, но и глубоким разочарованием в этом человеке. Несмотря на их непримиримые разногласия, Уинн все же отдавала ему должное – как человеку чести, благородному и порядочному. Но теперь…
Она покачала головой, не веря ему, устремив неподвижный взгляд на затененное лицо. С одной стороны его освещал фонарь, а другая половина лица оказалась в темноте. Как добро и зло. Как красота и уродство, которое часто прячется под маской красоты. Таких привлекательных мужчин Уинн еще не встречала. Но его душа… его душа была черна, как смертный грех.
– Я ни за что не позволю, – предупредила она дрожащим голосом. – Ни за что, – повторила Уинн, мысленно приказывая ему не отводить трусливо глаз.
– Как только все выяснится, остальные дети вернутся в Уэльс, – сказал он, выдержав ее угрожающий взгляд.
Лицо Клива оставалось абсолютно бесстрастным, оно не выражало ни торжества победы, ни вины. Все его эмоции, казалось, были подчинены строгому контролю и спрятаны в глубине холодных глаз. И все же Уинн неожиданно прочитала его мысли так ясно, словно он их выразил вслух.
Ей бы следовало возрадоваться, потому что раднорское видение не посещало ее в последние дни, с тех пор как он приехал. Только раз, после того как она почувствовала его присутствие в лесу, на Уинн снизошло смутное озарение, которое обычно помогало ей, – это когда она поняла, что он намерен жениться на одной из дочерей сэра Уильяма. А теперь она поняла, что он намеревается забрать с собой в Англию не только трех ее мальчиков, но и ее.
Она в панике отпрянула, охваченная внезапным ужасом. Англия – источник всех ее бед. Край, который она ненавидела всю жизнь. Одна мысль о том, чтобы поехать туда, заставила ее содрогнуться.
– Я не поеду, – категорично заявила она, хотя и еле слышно. – Не поеду, и, что бы ты ни говорил и ни делал, тебе не заставить меня.