Она подняла на него глаза, движимая убедительной силой его слов. Неужели он возжелал ее уже тогда?
Их взгляды встретились и обменялись тайнами в полуночной тьме.
– Мне нельзя было… нельзя было чувствовать эту страсть к тебе, – прошептала она. – Ты мой враг.
Он покачал головой:
– Нет, я тебе не враг. Я никогда бы не смог быть тебе врагом, – повторил он хрипло. – Никогда. Уинн постепенно смягчалась в его руках. Когда он притянул ее к себе, она почувствовала, что буквально тает. А когда он приблизил к ней лицо, она потянулась навстречу его поцелую. Их губы слились, и она облегченно вздохнула, хотя смятение в ее душе увеличилось стократ. Но это смятение совсем не походило на прошлое – оно было требовательным, а не сомневающимся. Радостным, а не внушающим страх.
Он приподнял и прижал ее к себе – живот к животу, грудь к груди. Как получилось, что они так идеально подошли друг другу? Он такой высокий и сильный, она такая маленькая и хрупкая. Это был не тот человек, не из той страны, и все его мысли были не те. И все же он заставлял ее тело петь, а сердце изнывать.
Его язык требовательно прижался к ее губам, пробуя проникнуть внутрь, и Уинн моментально раскрылась. Она хотела, чтобы он пробудил ее к жизни. Прикосновения его языка, который полностью заполнил ее рот, а затем отступил, лаская ее губы, как теплый бархат, вызвали в ней самые греховные ощущения.
Он держал ее в неистовом объятии, опустив одну руку ниже талии и крепко прижав к чреслам. Тут же их охватило пламя, и, не сознавая, что делает, Уинн положила руку на изгиб его мускулистых ягодиц. Он порывисто дернулся в ответ на эту безыскусную ласку.
– Боже мой, как долго ты меня мучила, – прошептал он ей на ухо.
Уинн задохнулась и выгнулась дугой от невероятного удовольствия – или, может быть, боли? Видимо, они очень похожи друг на друга. Желание, растущее в ней, готово было вырваться за пределы хрупкого тела. Уинн была уверена, что этот взрыв будет изумительным, и она жаждала его больше всего на свете.
– А теперь ты меня мучишь, – задыхаясь, проговорила она, и ее руки скользнули вверх по его спине.
Через мягкую ткань рубахи она чувствовала каждый его мускул, каждую выпуклость, изгиб и впадинку на его торсе. Он весь горел как в огне, который вскоре должен был поглотить их обоих, потому что она тоже почувствовала, будто ее опалило пламя.
– Я и дальше тебя буду мучить. Всю ночь напролет, – пообещал он, сопровождая свою хриплую речь возбуждающими поцелуями. Вниз по шее, вдоль ключицы, прижимаясь к впадинке, затем еще ниже, к вырезу платья, пока наконец горячие губы не нашли выпуклость груди. Только тогда Клив замер. – Ты на самом деле колдунья, моя дикая валлийская роза. Колдунья, которая поработила меня. Вещунья, пленившая меня своими чарами.
Внезапно Клив поднял ее на руки и быстро и уверенно понес сквозь темноту, шагая по высокой траве. Он остановился, только когда достиг ковра, который заранее приготовил.
– Ты околдовала меня, – пробормотал он. – То ли каким-то черным зельем, то ли темным блеском своих глаз, не знаю. Но я должен владеть тобою сегодня, Уинн, ничего другого быть не может.
Он поставил ее на ноги и вновь притянул к себе. Его руки медленно погладили ее спину, отнимая у девушки последние силы. Ее заволок туман страсти. Но прикосновение Клива, пусть и неспешное, было настойчивым.
– Стань моей, любовь моя. Здесь и сейчас. Навсегда, – тихо и горячо прошептал он ей на ухо.
– Навсегда? – переспросила Уинн, находя его губы, пытаясь проникнуть в его рот, чтобы так же пробудить в нем чувственность, как это всегда ему удавалось. Потом она чуть отстранилась. – Не может быть никакого навсегда, – прошептала она скорее для себя, чем для него. – Есть только сегодня. Вот и все, что для нас существует.
Но Клив не обратил внимания на ее слова. Он как будто сражался с их общими сомнениями, когда снова нашел ее губы.
– Это мы еще посмотрим, – пробормотал он и потянул ее на ковер, на котором они оказались рядом, стоя на коленях, лицом к лицу, соприкасаясь бедрами и прижавшись, друг к другу грудью. – Посмотрим.
Уинн, однако, продолжала бороться с порабощающей силой его прикосновения.
– Нет. – Она покачала головой. – Есть только сегодня. Ты должен это знать.
Наступила пауза.
– Не только сегодня, Уинн. Если бы ты позволила.
Она отпрянула от этих слов, как от холодного порыва ветра.
– Ты глупец, раз все еще так думаешь, – прошептала она, чувствуя боль в сердце оттого, что в этот сладчайший миг волшебства вторгается действительность.
– Проклятие! – выпалил он, хотя и не выпустил ее из кольца своих рук. – Если ты веришь в это, зачем же ты тогда пришла ко мне? Если ты собираешься днем видеть во мне врага, то зачем ты приходишь ко мне ночью как к любовнику?
Уинн не нашлась что ответить, по крайней мере, вслух. Не могла же она сказать, что он единственный мужчина в ее жизни, которого она ставит выше всех. Она бы ни за что не призналась, что ее чувства давно переросли обыкновенную страсть. Признание в любви ничего бы ей не дало, а стоило бы очень многого.
Но ее молчание только усилило его раздражение.
– Так зачем же ты пришла ко мне? – потребовал он ответа, встряхнув ее как следует.
– Я хотела… я хотела дать выход этой страсти! – с досадой выкрикнула она. – Ничего больше. Ничего, – повторила она.
– Ты ведь не тронута, не так ли?
Уинн стиснула зубы.
– Да, я девственна, – подтвердила она. – Но какое это имеет значение?
– В Англии девушку вроде тебя держат подальше от мужчин. Ее чистота – это награда, которую берегут для мужа.
– Но мы не в Англии! – закричала она, выведенная из себя бессмысленным спором.
Он рассмеялся.
– Нет, мы как раз в Англии, моя любовь. За валом начинается Уэльс, а там, где мы сидим, английская земля.
Да, тут он ее перехитрил. Даже если и так, Уинн все равно не видела смысла в этом разговоре.
– Нечего растолковывать мне, что ценится в Англии. Если бы англичане ценили невинность девушек, они бы не насиловали всех подряд. А сам-то ты? Тебе наплевать на мою невинность, иначе бы ты так рьяно не старался забрать ее!
Он с минуту внимательно смотрел на нее в темноте.
– А мне и стараться-то, особенно не пришлось.
– Да ты… самый настоящий негодяй! – Уинн попыталась высвободиться из его рук, но хватка у него была немилосердная. В глубине души она знала, что он весьма близок к истине, но все же ей не хотелось принимать всю вину на себя. – Если ты считаешь, что я поступаю… так беспечно, тогда убирайся отсюда! И оставь меня в покое.
Несколько секунд они не сводили друг с друга озлобленных взглядов. Затем он виновато хмыкнул.
– Не могу, – признался он. – Быть может, ты соблазняешь меня, чтобы я отступил перед твоей кровожадностью, быть может, ты думаешь таким способом перетянуть меня на свою сторону в споре с лордом Сомервиллом – это уже не имеет значения. Я хочу тебя, вот и все. Я хочу тебя и должен владеть тобой.
Как порыв горячего летнего воздуха, эта декларация страсти растопила ее ледяной гнев. Они вернулись к тому, с чего начали. Они желали друг друга против всякой логики. Уинн дрожала, несмотря на все усилия казаться спокойной.
– Ты не доверяешь мне, а я, будь уверен, не доверяю тебе. Все что у нас есть – это взаимная страсть. Так нужны ли нам еще какие-то причины, чтобы быть вместе? – закончила она тихим, почти просительным тоном.
Он смотрел на нее не мигая.
– Если так рассуждать, то нет. Взаимная страсть – достаточно веская причина. – Туг его задумчивость перешла в деловитость. – Но такое случается редко. Особенно с нетронутыми девушками.
– У валлийцев к этому другое отношение, нежели у вас, англичан. Мы считаем, что девушка сама может распоряжаться своей невинностью, которая не должна служить для ее отца или братьев предметом купли-продажи.
– Так почему ты решила отдать свою невинность мне?
Уинн с трудом проглотила слюну. Казалось, разговор пошел по второму кругу, вернувшись к тому предмету, который она не могла с ним обсуждать.