– Уж не ты ли? – предположила Уинн, стараясь быть ироничной, но с досадой была вынуждена признать, что вопрос ее прозвучал неуверенно.
– Да, я.
В первый момент показалось, что найдено простое решение. Если она останется, то ей не придется никого лишаться. Ни близнецов. Ни Клива… Но так же быстро Уинн поняла, что ей придется отказаться от дома и собственной жизни. Она отдаст себя на милость этого человека, а ради чего?
– А как же я? Что буду здесь делать я? Ты об этом подумал? Каково мне будет жить в Англии? Вдали от моего леса. Вдали от Уэльса.
– Я бы… – Он замолчал, проводя большими пальцами по ее запястьям. – Я бы сделал все – все, что угодно, – лишь бы ты была счастлива. Мы были бы вместе, и ты вскоре бы поняла, что Англия не так уж сильно отличается от Уэльса. Наша жизнь здесь могла бы сложиться удачно.
Если бы было можно просто закрыть глаза и пожелать, чтобы эти слова сбылись, Уинн с радостью бы так и поступила. Умей она творить те чудеса, которые ей иногда приписывались, она воплотила бы это красивое видение в жизнь. Но в ней преобладал разум. Практичность. То, что он осмелился вообразить, было неосуществимой мечтой.
– Наша жизнь… – начала она. – Никакой нашей жизни быть не может. У нас с тобой нет общего будущего. Или ты забыл о леди Аделине?
Он едва заметно сжал пальцы вокруг ее запястий. Потом вздохнул.
– Нет. Я не забыл об Аделине.
Уинн заставила себя продолжать, хотя в душе ее поднялась необъяснимая, еще более сильная боль.
– Скоро объявят… о вашей свадьбе. Она будет прелестной невестой, хотя и не очень счастливой.
– Что ты имеешь в виду?
Зависть – вот что заставило ее так говорить; зависть и боль. Это было настолько очевидно, что Уинн даже не попыталась притвориться.
– Я имею в виду, что именно она просила тебя привезти белладонну – ядовитый паслен. Именно она стреляет своими красивыми выразительными глазками во все стороны, кроме твоей. Даже Дрюс не был лишен ее внимания. – Она мрачно улыбнулась, натолкнувшись на его молчание. – Правильно ли я поняла, что тебе неприятно ее непостоянство?
– Понимай, как хочешь, – прорычал Клив. – Мой брак с Аделиной необходим, если я оставлю тебя здесь. Земли, которые дают за ней в приданое, объединенные с теми, что обещал мне лорд Уильям в качестве награды…
– Не желаю этого слышать! – Уинн вскочила и попыталась обойти Клива.
Но он не выпустил ее рук, а когда выпрямился, то не дал ей пройти.
– Уинн, выслушай меня. Постарайся разумно отнестись к этому.
– Нет! Нет, я не хочу быть разумной. Не хочу, если при этом я должна терпеть унижение. Потерять чувство собственного достоинства. Я женщина, Клив, а не какая-нибудь вещь. Все вы, англичане, одинаковы. Вы считаете, что женщиной можно владеть, использовать и держать у себя для удовлетворения минутных прихотей. Но я не какая-нибудь жеманная простушка… англичанка. И я никогда… – Голос ее осекся, и вместо слов Уинн всхлипнула. – Нет, никогда, – договорила она дрожащим голосом.
Тут на нее нашло внезапное прозрение – возможно, это было одно из ее видений. Уинн поняла, что она хотела получить от Клива. Ей хотелось видеть его собственным мужем, жить с ним вместе в ее лесу и родить от него детей. Ей хотелось лечь с ним рядом и почувствовать, как он вновь наполняет ее теплотой и силой, давая начало новой жизни. Из него вышел бы хороший отец, он превосходный любовник. Он мог бы стать очень хорошим мужем, если бы захотел.
При этой мысли ее враждебность, и потребность ранить его улетучились. Если бы она могла, она бы залечила их раны одной силой своей любви.
«О, Клив, – молчаливый крик шел из самой глубины души, – почему все не вышло по-другому?»
Словно услышав этот крик, он притянул ее к себе.
– Скажи, что останешься, – простонал он.
Его руки блуждали по ее спине, словно он хотел запомнить каждое ребро, каждый мускул, каждый изгиб. Он обхватил ее ягодицы и крепко прижался к ней, доказывая силу своего желания. Его язык глубоко проник ей в рот и, не получив отпора, страстно ласкал ее, словно пытался узнать все ее секреты.
Уинн приняла этот чувственный натиск, и ей захотелось большего. Но даже среди этой агонии желания она понимала, что есть одна тайна, которую он ни за что не должен узнать. Хотя она уступила чувственному восторгу их близости, какую-то частицу она хранила в себе. Если ей сейчас тяжело покинуть Клива, то насколько тяжелее это было бы, узнай он о ее тайной мечте быть с ним рядом! Любить его. Выйти за него замуж.
Но Уинн хорошо понимала, что это никогда не произойдет. Он не может быть ей мужем. А она никогда не согласится быть для него просто любовницей.
Она прильнула к нему и погрузила пальцы в его теплые волосы, когда он отпрянул от нее. Они оба задохнулись. Она сама была огорошена натиском собственных чувств и, не думая, что делает, начала целовать его шею.
– Проклятие, женщина! – задыхаясь проговорил он, когда она начала игриво покусывать гладкую кожу. – Святой Боже, – простонал он, когда она коснулась губами колючего подбородка.
Одна его рука опустилась с ее плеча на спину, а вторая нашла ее правую грудь, и она вновь ощутила силу их прошлого соединения.
Ее руки скользнули к его бедрам и притянули к себе, так что их чресла снова тесно соприкоснулись. Сама, не ожидая от себя такой смелости, Уинн просунула руку между их животами и дотронулась до твердой мужской плоти.
– Колдунья, – хрипло прошептал он.
Но для Уинн это слово было сладчайшей лаской, усладой ушей и бальзамом для души. Если она прямо не просила его бросить ради нее то, к чему он стремился всю жизнь, по крайней мере, она заставила его позабыть об этом, когда они были вот так вместе.
Далеко за рекой небо разорвала полоска молнии, потом еще одна, гораздо ближе. Ночь ярко сверкнула белым светом и вновь погрузила их в темноту, ставшую горячей и прозрачной от желания, охватившего обоих.
Она услышала его стон – скорее почувствовала – возле своих губ. Его руки обхватили ее голову, запутавшись в разметанных ветром волосах, приподняли вверх ее лицо. Он набросился на нее, словно дикарь, и она, как распутница, предложила себя ради его удовольствия – и своего тоже.
– Я заставлю тебя остаться, – пробормотал он ей в ухо, увлекая ее на землю. – Ты останешься. Ты захочешь остаться.
Уинн страстно его поцеловала, чтобы заглушить слова, охлаждавшие их пыл. Но Клив не отказался от своего намерения и зажал ее лицо в своих ладонях, чтобы остановить безумные поцелуи.
– Скажи, что останешься, – потребовал он, целуя ее шею. – Скажи, что никогда не покинешь меня, Уинн. Скажи это.
Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая неистовым громом, заставила их обоих подпрыгнуть. И хотя Уинн надеялась, что он отвлечется от болезненной темы, этого не произошло.
Он полностью закрыл ее своим мускулистым, сильным телом. Она уходила от его слов, но тело реагировало по-своему на острое ощущение его желания.
– Не говори больше ничего, – прошептала она. – Просто поцелуй меня.
Уинн обхватила его шею руками и попыталась приблизить к себе его лицо, но он сопротивлялся.
– Останься со мной, моя прелестная валлийская колдунья. Скажи, что останешься, и я обещаю так услаждать тебя каждую ночь. Останься, и я осыплю тебя бесконечными поцелуями. Ласками. Вот так. – Он потерся носом о теплую ложбинку между ее грудей. – Вот так. – Он нашел сквозь ткань платья напрягшиеся соски и прикусил сначала одну возбужденную вершинку, а потом другую, так что Уинн, задыхаясь, извивалась от безумного желания.
– Я наполню тебя своей любовью, и ты забудешь обо всем на свете, кроме того, что мы вместе.
Он уже и так добился этого, подумала она сквозь туман. Она никогда не сознавала, где находится или что дурно, а что правильно, когда он вот так любил ее. Но забываться… было слишком опасно. Слишком страшно.