4 ноября.
Утром Сиренина разбудил звонок домофона. Это, наверное, припёрся Жорка.
Вставать Николаю не хотелось, и он продолжал лежать.
Минут через десять он поднялся, сделал зарядку, умылся, оделся и позавтракал.
И снова раздался домофонный звонок.
- Коль, открой, - услышал Сиренин.
- А кто это?
- Яна.
- А, это ты, Олесь! Сейчас открою.
И вот Белицкая - уже у него.
- Сестры нет? - спросила она в коридоре.
- Нет.
- Ты почему не отвечал на звонки?
- Я думал, что это Жорка звонил. Ты сейчас откуда пришла?
- Из дома.
- А Славка там?
- Там. Опять просил меня прописать его. Я ему: «А больше ты ничего не хочешь?» Тогда он мать мою начал уговаривать. Мол, окажите на неё давление.
- Уговорил?
- Нет. Он ещё ей про тебя говорил.
- Что именно?
- Что мы с тобой общаемся.
- Ну а мать?
- Сказала, что знает об этом.
Олеся сняла с себя верхнюю одежду.
- А ещё Славка грозил мне, что изобьёт тебя.
- У меня тоже кулаки имеются, - отозвался Николай. И спросил: - У тебя с ним точно ничего не было?
- Сколько раз тебе можно говорить, что я не страдаю бешенством матки?!
- А разве хотят мужиков только те, кто страдает этим?
- Я могу обойтись без секса.
- Но женская природа-то требует своё.
- Моя не требует. Давай больше не будем говорить на эту тему. Ты меня постоянно обижаешь. Думаешь, что я - проститутка!
- Я так не думаю.
- Не верю.
- Честное слово!
- Ну, значит, раньше думал.
Белицкая зашла в санузел и, спустив брючки с трусиками, села на унитаз. Послышалось журчание - ни дать ни взять наливание молока в чашечку кофе.
Сиренин не ушёл, а стал смотреть на Белицкую.
- Хочу проконтролировать, правильно ли ты ходишь в туалет.
- Не волнуйся. Правильно.
Олеся встала с унитаза и хотела было воспользоваться клочком туалетной бумаги, но Николай сказал:
- Я сам.
И принялся водить бумагой по промежности Белицкой.
- Ты не там вытираешь.
- А где нужно?
- Там, где мокро.
Затем они зашли на кухню и стали пить коктейль, находившийся в холодильнике.
Выпив, Олеся принялась подробно рассказывать о том, как её в юности пытались изнасиловать. По щекам её текли слёзы.
- Не плачь, Олесь. Хочешь, я принесу стихотворение, которое посвятил тебе?
- Давай.
Принеся на кухню общую тетрадь, Сиренин раскрыл её на нужном месте и протянул Белицкой.
Та прочитала стихи и заплакала сильнее прежнего.
- Это ты не про меня написал!
- А про кого же?!
- Не знаю, но только не про меня.
- Почему ты так думаешь?
- У меня глаза не зелёные, как ты пишешь, а серые.
- Олесь, они у тебя такие прекрасные, что я даже толком не разглядел их цвет.
- Исправь эту строчку. Замен «зелёные» на «серые».
- Но слово «серые» звучит как-то прозаически.
- Тогда напиши - «голубые».
- Это слово нарушит ритм. Я лучше исправлю на «бездонные».
- Нет - на «серые» или «голубые».
- Ну, ладно, ладно, - уступил Николай. Однако исправлять он ничего не собирался. Стихи - это не протокол. Имеет же право поэт на художественный вымысел!
Олеся немного успокоилась.
Вскоре бутылка коктейля стала пустой, как Танина голова. Да и Жоркина - тоже.
Сиренин и Белицкая долго целовались. А потом Олеся попросила Николая съездить с ней в магазин, чтобы купить там сим-карту. Свой мобильник Белицкая потеряла, поэтому Сиренин вызвал такси по стационарному телефону.
И вот они - уже в магазине.
Олеся попросила у Николая пятьсот рублей.
Тот дал.
Их неторопливо проглотил электронный приниматель денег.
- Коль, купи мне вот этот телефон, - попросила Белицкая. - За полторы тысячи.
- Олесь, у меня нет таких денег.
- Тогда пойдём отсюда.
На улице было уже темно, как в комнате, в которой задёрнуты светонепроницаемые шторы.
Они долго искали такси.
Наконец нашли и благополучно приехали домой.
Когда Сиренин сидел за компьютером, явилась сестра, молча проплывшая мимо него чёрной тучей.
Николай зашёл в свою комнату, написал две главы и лёг спать.
VI
5 ноября.
В 9.30 раздался телефонный звонок.
- Да? - подняв трубку, произнёс Сиренин.
- Коль, забери меня отсюда!
- А откуда ты звонишь?
- От своей подруги.
- От Лены?
- Нет, от другой.
- А где она живёт?
- На Киевской, 3, первый подъезд. Приезжай сейчас за мной.