- Зажила.
- Я тебе тот раз баралгин приносил, а мне никто не открыл...
- Наверно, я тогда мусор выносила.
- Ну, ладно, Олесь, пока.
- Пока.
Николай положил трубку и, сев за компьютерный столик, начал писать новую главу.
Из второй спальни постоянно доносились стоны и вопли матери, мешавшие ему сосредоточиться. Вдобавок старушка через каждые три минуты пыталась встать с дивана. И поэтому, заслышав скрип пружин, Сиренин бросал свою работу и бежал к матери, опасаясь, что та снова свалится.
И так продолжалось весь день. От сочетания творческой работы и суетливой беготни у Николая нестерпимо болела голова; казалось, что на неё надели раскалённый железный обруч, который всё сжимался и сжимался. Но, несмотря на это, Сиренину удалось создать две очередные главы.
Вечером, когда пришла сестра, он сказал ей, что так вымотался, что не сможет сидеть с матерью ночью; не только сегодня, но и вообще. Однако сестра, как упрямая ослица, стояла на своём:
- Нет, мы будем сидеть с мамой по очереди.
- Да пойми ты, что в таком случае я с ума сойду.
- А я не сойду?
- Ты - нет.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что ты отдыхаешь, а я - нет.
- Где я отдыхаю?
- На работе.
- Там я работаю.
- Смена занятий - есть отдых. А я всё время делаю одно и то же - присматриваю за мамой. Давай так: я буду сидеть с ней днём, а ты - ночью.
- Ладно, сегодня и завтра посижу с ней я. А потом - ты.
Николай понял, что говорить с Таней так же бесполезно, как с дверным косяком.
XLI
Утром Сиренин встал рано, в половине шестого, чтобы до ухода сестры на работу успеть вынести мусор.
Когда он допивал чай, на кухню зашла Таня.
- Побудь с мамой. А я ей сейчас кашу приготовлю.
Николай зашёл в туалет.
И тут он услышал из-за двери голос сестры:
- Руки и потом мог бы помыть.
- А может, я здесь что-нибудь другое делаю. Что мне, в туалет зайти нельзя?
- Ты из него не вылезаешь.
- А ты сюда дорогу забыла. Руки моешь раз в неделю.
- Выходи быстрей, чистюля. А то мама опять упадёт.
Минут через пять Сиренин уже был во второй спальне.
Мать лежала на диване с огромным синяком чуть ли не в поллица.
- Доброе утро, мам! - сказал Николай.
Старушка посмотрела на него непонимающими, тусклыми, как у рыбы, глазами.
- У тебя что-нибудь болит? - спросил он.
Этот вопрос ему пришлось задавать раз восемь, прежде чем его смысл дошёл до затуманенного сознания матери.
Старушка указала пальцем на голову и живот.
- Ничего, мам, я сейчас вызову врача. Он тебе поможет.
И Сиренин поцеловал старушку.
Это увидела сестра, пришедшая с бокалом манной каши. И противно хихикнула.
«Не нравится ей, когда я целую маму», - промелькнуло в мозгу у Николая.
Посадив мать, Таня опустилась на диван и принялась кормить её из ложечки.
Сиренин усмехнулся.
- Мам, смотри, какая добрая стала твоя дочь! Два года тебя не кормила, а сейчас кормит.
Сестра в бешенстве поставила бокал на стол и вышла.
Делать нечего, пришлось Николаю самому давать старушке пищу.
Потом, когда он помыл посуду, Таня спросила:
- Ну, так как, будешь сидеть ночью с мамой?
- Я не могу.
- Тогда я сейчас позвоню Вадиму.
- Зачем?
- Скоро узнаешь.
И сестра сняла телефонную трубку.
- Вадим, дядя Коля не хочет по ночам сидеть с бабушкой.
Сиренин взорвался и крикнул:
- Чего ты врёшь?! Я не говорил, что не хочу!
- «Не могу», «не хочу» - какая разница?
- Большая!
- В общем, так, Вадим. Приходи сюда сегодня вечером, - сказала она в трубку. Затем опустила её.
Таня ушла раньше обычного, так что Николай не успел вынести на свалку мешки с отбросами.
Подойдя к телефону, Сиренин вызвал на дом участкового врача. Ему сообщили, что тот придёт после обеда.
До его прихода Сиренин совсем замучился, разрываясь между матерью и работой над новой главой.
Когда явился врач - большеглазая женщина лет пятидесяти, - Николай проводил его во вторую спальню.
- Что у вас болит? - обратилась докторша к матери.
- Оль, это ты? - посмотрела старушка на участкового.
Большеглазая покачала головой.
- Да, дела совсем плохи.
- У неё болит голова и живот, - объяснил Сиренин.
Осмотрев мать, докторша написала на бумажке названия лекарств, нужных матери, и вручила эту бумажку Николаю.
- Ей теперь ничем не поможешь.
- Из-за возраста?
- Да. Может быть, её усыпить?
- У нас эвтаназия запрещена.
- Да, конечно.
И большеглазая удалилась.
«Это тебя надо усыпить», - подумал Сиренин про участкового.