— Ты нравишься мне, — призналась она внезапно, и я обомлела, потому что думала, что она собирается меня прогнать.
— Д-да?
— Да, но не так, как когда-то нравилась Виола. Совсем по-другому. Мне казалось, что вопрос с моим обучением уже решён, и все вокруг считали её моей парой, и я тоже… Мы привыкли друг к другу. А ты… ты не такая как она.
— Ладно. — Я не поняла — комплимент это был или наоборот.
— Виола была частью спектакля, хотя и понятия не имела, что участвует в нём. Она недалёкая, шумная, впечатлительная, но при это очень удобная… Она старалась быть удобной лично для меня. В её компании можно было легко забыть о своем «изъяне», тогда как ты… Ты мне постоянно о нём напоминаешь. Стоило только тебя увидеть, как мне впервые в жизни стало не по себе. Как-то даже больно. И стыдно без причины. Это ведь ты была голой, а казалось, что я.
— Вообще-то, я была одета.
— Я тоже. Но это не помогло.
— А что помогло? Насмешки и издевательства? — Когда она промолчала, я добавила: — Если тебе это, действительно, помогло, я пойму.
— У меня просто не было других идей, — прошептала Чили, нервно гладя короткий ёжик своих волос. — Как ещё сделать так, чтобы ты держалась от меня подальше? Мне просто хотелось, чтобы ты не показывалась мне больше на глаза… Забавно, что все попытки тебя отпугнуть в итоге тебя сюда и привели. Хочешь знать, было ли это весело? Нет. Всё то оскорбительное, что ты услышала — это правда обо мне. Я являюсь олицетворением всех этих оскорблений, а ты… к тебе это никак не относится, но ты и сама это знаешь. Ты ведь не выбросила зеркало?
— Нет, и я жалею, что не принесла его, потому что тебе оно нужнее.
— Наряд не позволил его с собой захватить, понимаю.
— В тебе нет ничего оскорбительного, Чили.
— Ты ещё ничего не видела.
— Я видела мёртвых Дев и мёртвых мужчин. Есть что-то более страшное?
— Да, есть. Но я не покажу тебе, даже не проси. Не после того, как Виолу стошнило. Это правда, её вырвало, хотя она умоляла ей довериться. Я не хочу проходить через это снова.
— Ладно. Если не хочешь показывать, не надо. Когда у нас отрастут волосы, и мы сплетём их, я сама всё увижу.
— Я никогда тебе это не покажу. Так понятнее?
— Да-да, — не стала спорить я. — Есть ещё что-нибудь, что тебя беспокоит во мне?
— Всё. Целиком.
Я даже обиделась.
— Сама сказала, что у меня нет конкурентов, а теперь привередничаешь?
— Я просто отношусь к этому серьёзно. Тебе бы тоже не помешало.
— Я обстриглась, чтобы ты первым делом увидела, насколько я серьёзна.
— Да? Больше похоже на то, что ты просто с ума сошла.
Я недовольно поджала губы.
— Ты совершенно не умеешь утешать, Чили.
И понятно почему. Этот навык никогда и не был ей нужен, она была сосредоточена на своих бедах, а если дело касалось меня — тем более.
— Просто я понятия не имею, как можно утешить лысую Деву.
Я подняла ладонь к её голове, проводя по ежику быстро отрастающих волос ото лба к затылку.
— Сказать, что у неё идеальная форма черепа.
— Черепа?
— За волосами этого не увидишь. Насколько он скульптурный и изящный… особенно здесь. — Я скользнула пальцами в ямочку под затылком, там, где голова соединяется с позвоночником. Такое беззащитное, тайное местечко, к которому наверняка никто ещё не прикасался. — Выразительные скулы и подбородок, а ещё красивая шея… вот здесь. — Я тронула выступ на её горле. — Я рада, что увидела тебя такой.
Чили не знала, куда деть свой взгляд. Она, действительно, чувствовала себя загнанной рядом со мной.
— Комплимент, который больше подошёл бы мёртвой Деве, — ответила она в итоге. — Расхваливать мои кости? На такое способна лишь садовница.
— Ты не присутствовала ни на одном прощании, поэтому так говоришь. Мёртвых Дев восхваляют и утешают куда охотнее, чем живых. Это настоящее соревнование по красноречию и пролитым слезам.
— Мне это не интересно.
Ах да, судя по тому, что я слышала не так давно, она против всякого рода захоронений и почитания умерших. Она бы предпочла выставить тела своих сестёр напоказ и торжествовать над ними. Рыть им могилы? Украшать цветами? Оплакивать их? Похоже, это правда: мы были абсолютно несовместимы.
— Если я буду умирать, пожалуйста, скажи мне что-нибудь ласковое напоследок, — попросила я. — Уверена, если меня утешишь ты, то это будет совсем не страшно.
— Ты не умрёшь. Этого утешения достаточно?
— Нет, не достаточно.
— Ну и кто теперь привередливый?
Положив руки на её плечи, я медленно обняла её, испытывая границы дозволенного.
— Вот так. Научись пока этому.