Говоря истинную правду, я, похоже, выбирала не те слова.
Вместо того чтобы с готовностью вернуть косточку, Чили накрыла рот ладонью и уставилась в землю. Будто пыталась себя успокоить или заставить молчать. То, что она разобралась в себе, не сильно-то ей помогло.
Глядя на неё, я даже пожалела, что яд не подействовал. В тот дико смущающий момент это было бы кстати. Но, как я и надеялась, Мята не стала осквернять священный обряд убийством. Ей не нужна была справедливость, достигнутая таким путём.
— Дай, — попросила Чили, когда пришла в себя. — Дай мне свои.
Я вложила квадратик ткани в её протянутую ладонь, и она спрятала его между губами. Мы усовершенствовали ритуал, но Метресса глядела на нас хмуро, как на преступниц.
— Открой рот.
Когда я подчинилась, Чили положила мне на язык влажный тёплый конвертик с семенами мака. То же самое сделала я с косточкой винограда. И мы ещё долго смотрели друг на друга, смущённые, но довольные. Тишина требовала высказаться, но ритуальные зёрна у нас во рту уже были идеальным признанием. Мы принадлежали друг другу.
Глава 7
Через три волнительных, практически бессонных дня мы посадили проклюнувшиеся семена. Чили у дворца, чтобы лоза вилась по одной из колонн. Я на цветнике у дома Мяты. Я должна была сделать это по стольким причинам, которые, я была уверена, вспыльчивая Чили не поймёт. Наставница дала мне эти семена. Вопреки правилам собрала их и принесла мне, и я пообещала их вырастить. Если не для неё, то хотя бы на её земле.
Но я не знала, как объяснить это моей единой, которая считала предательством даже улыбку, предназначенную не ей.
— Чили, — прошептала я нежнее обычного, выбрав лучший момент. Мы отдыхали под сенью яблони, Чили лежала спиной ко мне, подперев голову рукой. Ей нравилось гостить у меня «дома». Здесь она чувствовала себя даже более расслабленной, чем в скалистом дворце. Может, потому что лишь смерть могла примирить её с Девами. Их смерть, конечно. — Чили, я счастлива, что мне достался цветок, так похожий на тебя. Мне не терпится поскорее увидеть, как он распустится, облачённый в мой любимый красный.
— А мне не терпится украсить им твои волосы, — ответила она, не оборачиваясь.
— В день нашей встречи всем досталось по одному семечку, а мне наставница дала с сотню. Но этого всё равно недостаточно, чтобы выразить полностью то, что я чувствую к тебе. Я бы хотела, чтобы все наши горы были красными от маковых цветов.
Она усмехнулась.
— Ты главная певчая птица этого сада, Ива. Кажется, я начинаю завидовать мёртвым.
Я прижалась грудью к её широкой спине, поглаживая обнажённое плечо.
— Я не могу посадить символ моей любви к тебе здесь, на кладбище. Я так боюсь, что мати погубит их.
— Посади у меня.
— Роскошные дворцовые сады отражают величие Метрессы, я не смею провоцировать её и дальше, всячески покушаясь на её собственность. Она и так не в восторге от того, что я заполучила всё твоё внимание.
— Ты едина со мной. Ты такое же родное дитя ей, как и я. А дворец такой же твой дом, как и мой.
— Там так красиво, Чили, это самое красивое место на свете, украсить его ещё лучше не получится. — Я водила пальцем по её плечу. — К тому же, я не хочу, чтобы мои цветы были просто красивыми. Они должны значить больше, чем любые другие, рядом с которыми будут расти. Я хочу посадить их там, где их невозможно будет не заметить. Где они будут выделяться… может даже, шокировать… Хочу, чтобы все, кто их видел, думали о том, как сильно я тебя люблю.
Я почувствовала дрожь под пальцами, а потом Чили хрипловато выдала:
— Посади их под окнами у Мяты.
— Что?
— Может, тогда она смирится с тем, что ты принадлежишь мне.
— Ты, правда, хочешь этого?
— Да. Давай сделаем это прямо сейчас.
Когда она повернулась, я остановила её.
— Подожди ещё немного, — попросила я, продолжая к ней ластиться. Напряжение сделало её и без того жёсткое, жилистое тело таким твёрдым… буквально напрашивающимся на нежность, которой ему не доставало.
Наши «объятья» могли длиться часами. Лёгкие поглаживания превращались в борьбу, пальцы впивались в мягкую плоть на бёдрах, царапали спину, запутывались в волосах. В движениях появлялось какое-то отчаянье. Дыхание становилось шумным. В итоге мы сдавались и замирали надолго, не представляя, что ещё друг от друга потребовать.
— Ты всё ещё хочешь этого? — спросила я, и Чили вскинула голову, сдавленно повторив:
— Этого?
Похоже, я напрасно считала её такой же запутавшейся в желаниях своего тела, как и я. Она знала больше, чем показывала.