— Сдержалась? Ты просто не слышала, о чём я решила рассказать своим невинным ученицам на первом уроке.
— Правильно, Мята. Я бы на твоём месте одними словами не ограничилась, но и перешла к демонстрации.
— С демонстрацией или без, все скоро об этом узнают.
— Да, шила в мешке не утаишь.
— Поразительно, что Метрессе до сих пор это удавалось.
— Она — великая Дева и у неё очень влиятельный ближайший круг.
— Странно, что они до сих пор так ей преданы, даже зная, что она осквернила своё тело, к тому же сознательно. Её мать была умнее. Прикинулась жертвой, назвала это изнасилованием.
— Представляете Метрессу в роли жертвы? Многие только этого и ждут. Покажи она слабость, её бы тут же повесили на её же косе.
— Согласна. Зная её, у неё наверняка есть план, но от этого мне ещё тревожнее. Что она сделает, когда всем откроется правда?
— Опять пригласит Дитя, которое нас рассудит.
— Мне и в первый раз не понравилось, что она приобщила к нашему позору другой клан.
— Одно ясно: она не отречётся от своего ребёнка.
— Отрекаться и не надо. Пусть просто его оскопит.
— Уже пыталась. Через пару дней у него всё заново отросло.
— А свидетели были?
— Того, как младенца резали живьём? Да, то ещё зрелище.
— Почему дитя должно отвечать за грехи своей матери?
— Об этом и речь: Метресса знает, что никто из нас не тронет ребёнка.
— Я бы не ручалась за всех. Мы постоянно видим гибель юных Дев. Обычный ход вещей здесь, знаю, но меня это каждый раз доводит до отчаянья.
— Меня тоже, — согласилась тихо Мята.
— Не каждой девочке доступно высшее мастерство. А теперь Метресса присылает к тебе его? — возмутилась одна из гостий. — Это уже не просто попрание наших традиций. Это оскорбление для всех, кто потерял своих единых и дочерей.
— Представляю, как тебе было тяжело подпускать его к ритуальной чаше, — вздохнула другая.
— Меня предупредили обо всём заранее, так что я приготовилась, — ответила Мята, и всё стихло на минуту.
— Значит, ты знала, что Чили выберет именно виноград?
— Да.
— Тогда ты могла бы… «приправить» кое-чем эту косточку. У тебя богатый выбор ядов.
— Могла бы.
— Если бы вдруг ты на это решилась, тебе бы весь наш клан спасибо сказал. Это всё равно неизбежно. И лучше, чтобы это свершилось до того, как все узнают о нашем позоре, — проговорила её подруга, и я вскочила на ноги, но не для того, чтобы прервать их разговор.
Ещё не до конца поняв, что именно услышала, но уже чересчур этим напуганная, я предпочла снова закрыть уши. Сбежать.
Мужское семя? Оскопить? «Наш позор»?
Каким образом это всё относилось к подлинно ясноликой дочери Метрессы?
Вернувшись в сад, я решила поговорить со своей мати, надеясь, что она будет более откровенной, чем наставница.
— Скажи, когда я родилась, у меня отрезали что-нибудь?
Имбирь сидела под навесом, нарезая ананас на дольки, и мой вопрос оказался настолько неожиданным для неё, что она поранила палец. Слизав сок вместе с кровью, она уточнила:
— Ты это про пуповину?
Я недоумённо потрогала впадинку на животе.
— Да, когда ты жила в истинно плодородном, женском, Внутреннем мире, то была соединена со своей матерью плотью, — пояснила она без лишних подробностей. — Её отсекли при твоём рождении.
— О… — удивлённо, но немного грустно вздохнула я, положив руку на живот. — Вот что значит «оскопить»?
Имбирь долго смотрела на меня, не отвечая, потом перевела взгляд на нож в своей руке, отложила его в сторону и поманила меня пальцем…
На следующий день я работала в саду с особым усердием, будто соглашаясь со словами мати, сказанными накануне. О том, что её методы «прикладного» обучения подходят мне больше, так что будет лучше, если она продолжит обучать меня сама. И я была не слишком против, учитывая вчерашнее.
Я имею в виду не только травлю, но и разговор, подслушанные в доме Мяты. После того, что я услышала? Мне не хотелось иметь дело с людьми, собирающимися изменить мир к лучшему убийством. И не просто кого-то там, а убийством дочери Метрессы, которую они упорно называли «плодом». Будто она уже стала чем-то относящемся к саду-кладбищу.
Недостаток информации и моя собственная неприязнь к Чили, не помешали мне как следует разозлиться. Наверное, потому что я остро реагировала на любое упоминание о смерти. Не в том смысле, что она пугала меня. Во Внешнем мире, например, она случалась постоянно: из-за войн, болезней, голода, старости или нелепого случая. Здесь же смерть была жертвенной, на неё шли сознательно, она являлась обратной стороной могущества и именно на таких условиях мы с ней мирились. Но убийство? Оно было более запретным, чем всё то запретное, что могла сотворить Метресса.