Но ведь он тоже посягнул. Девы убили его мать, но свою пару он уничтожил сам.
— Моё время Скорби прошло более плодотворно. Ты выращивала цветы, а я — свою собственную армию, — произнёс Чили, но с такой улыбкой, будто всё равно говорил о цветах. — Я воспитал их в ненависти к Девам, так же, как Девы воспитали тебя в ненависти к мужчинам. Я знал, как это сделать, ведь у меня были такие хорошие наставницы. Это особое поколение — выдрессированное, покорное и беспощадное. И сегодня их собственное «последнее испытание». Моё, я думал, тоже… — Очевидно, он его провалил, хотя должен был подать пример. — Я давно планировал вторжение, ждал этот день. Я знал, что справлюсь, но в то же время боялся, что после этого потеряю волю к жизни. Месть была моим смыслом… Я даже не представлял, что обрету тут новую цель.
Чили погладил мой живот, полностью уверенный в своём успехе. Он выглядел таким гордым, будто уже смотрел на своего сына. А я не понимала: как он смел надеяться на это? Будучи столь жестоким убийцей стать любящим родителем. Дать новую жизнь, не пощадив при этом никого здесь.
— Ты устала? — Он поцеловал меня в висок, когда я закрыла глаза, смиряясь. — Я принесу воды и что-нибудь поесть, а потом ты отдохнёшь. Знаю, это не самое уютное место, но мне нужно… — Он передумал посвящать меня в свои планы, сказав только: — Я скоро вернусь.
Я повернулась набок, к нему спиной, слушая, как он одевается.
Я была надломлена ещё с тех самых пор, как осталась одна. Мне бы хватило лёгкого дуновения, сущего пустяка, чтобы сломаться полностью. После такого шторма? Я оказалась на грани помешательства.
Он вышел из комнаты. Я слышала, как он спустился по лестнице, а потом подозвал своего пособника.
— Эвер!
Тот ждал его, чтобы доложить. И я была безразлична к их разговору, пока собеседник Чили не спросил, какие у него будут распоряжения насчёт убитых Дев.
— Их нельзя оставлять так, — мужчина говорил так тихо, что я едва разбирала слова. — Тела надо немедленно похоронить. С этих женщин уже хватит, но твои грёбанные выродки… Ты бы видел, что они с ними делают. Останови это.
Чили только хмыкнул.
— Старец, с каких пор ты такой чувствительный? Разве вы не бросаете тела своих собратьев на прокорм зверям? Такие у вас в пустыне «похороны».
— Датэ, чёрт возьми, это другое! И не говори, что не видишь разницы! — процедил Старец, но осторожно, не повышая голоса. — Делай, что хочешь: закопай, сожги…
— О, я сделаю, не сомневайся, — перебил его Чили. — Говоря, что я хочу искупаться в их крови, Эвер, я не пытался тебя впечатлить. Моё время Песни, Танца и Красивых Метафор давно прошло. Не пытайся вызвать во мне жалость. У меня её не было к живым, к мёртвым тем более не будет.
Эвер промолчал.
— Твоё сочувствие неуместно, — повторил Чили. — Но, кажется, я знаю, как его применить. Стирай печать.
— Чего?
— Все печати, которые ты на себя сегодня поставил — стирай их, — повторил предводитель жёстко.
— Собираешься использовать на мне технику голоса, — догадался Старец
— Я не заставлю тебя делать что-то против твоей воли, не волнуйся. — Когда с проверкой было покончено, Чили распорядился: — Найди воды и фруктов и отнеси наверх. Но не входи в комнату, не заговаривай с Девой внутри и не вздумай её тронуть. Лучше даже не смотри на неё. Но это не приказ, а предостережение. Если тебя не убьёт она, то я убью, даже не сомневайся.
Чили думал, что теперь я тем более не потерплю ни одного мужчину рядом с собой? Но ведь он был самым опасным из них и уже сделал всё, чего могла бояться Дева. Его «забота» была просто издевательством на фоне кровавых возлияний, которые он решил устроить — теперь уже буквально.
Я продолжала напряжённо вслушиваться, но всё надолго стихло. «Мёртвая тишина», да… Птицы не пели. Не звучали голоса разбуженных солнцем сестёр. Не было привычной утренней суеты. И ткацкий станок, возле которого я лежала, уже никогда не заработает.
Я смотрела на приделанные к нему пики и думала, что с самого начала выбрала неверный способ борьбы. Крики, слёзы, сопротивление — такой протест был непонятен Калеке.
Приподнявшись, я подползла к станку. Впервые я собиралась использовать его не по назначению. Встав перед ним на колени, я вытянула шею и подалась вперёд. Я не знала, как ещё донести до Чили мысль: это тело — уже мертво, оно не может давать жизнь, как он того хотел.