Наступило настороженное молчание, а Метресса, посмотрев прямо на нас, спросила:
— Имбирь. Ты?
Мати примолкла, никак не ожидая, что госпожа знает её голос, лицо, имя, но, очевидно, Метресса знала всех своих «дочерей» и могла распознать каждую в толпе.
— Я не сержусь. Твоя милая дочь утешила Чили в самый трагичный момент жизни так, как никто не утешал. Он рассказал мне. Ты научила её ценить жизнь во всех её проявлениях, я прощаю тебя.
Не похоже, что это успокоило мати. Чувствуя на себе чужие взгляды, Имбирь втянула голову в плечи. У неё зачесались руки, которым она, конечно, даст волю, когда мы останемся наедине.
Я тоже была удивлена не меньше.
Чили рассказала матери именно об утешении, а не о том, что я сделала с ней накануне? Моя заслуга перед ней была мизерная, если учесть, что раскрыли Чили тоже из-за меня.
— Кастрированный, слепой или ещё как-то покалеченный, мужчина остаётся мужчиной, его сущность не изменят никакие раны. Разве не поэтому Мудрец повелел нам спрятаться в горах, когда его лучший ученик убил первую из нас? — раздался голос Мяты, и женщины зашевелились, пропуская её вперёд. — Ты не хочешь оправдываться? Не чувствуешь себя виноватой? Не считаешь себя предательницей? Понимаю, долг перед нами заслоняют твои материнские чувства. Но что ты будешь делать, когда твой ребёнок вырастет?
— Он уйдёт во Внешний мир, — ответила Метресса, — а я уступлю своё место достойнейшей.
— А до этого момента? Ты собираешься его обучать, как одну из нас?
— Тебя должно радовать это, а не оскорблять. Ты прекрасно знаешь, какой это риск.
— Ладно, — вздохнула наставница. — Как скажешь. Но никто не составит ему пару. Никто не станет сплетать с ним волосы. Наших дочерей тебе не опорочить.
— Я даже не думала об этом. Я считаю всех детей неприкосновенными, независимо от пола. — Метресса гладила подставленную для ласки морду мифи. — Если Чили не сможет освоить высшее мастерство? Если погибнет? Так тому и быть. Но если он докажет, что достоин нашей силы, вы отпустите его. Ни на каких иных условиях вам от него не избавиться.
Последнее слово осталось за ней, но, даже когда Метресса скрылась во дворце, народ долго не расходился. Казалось, катастрофу удалось предотвратить, но на деле мы просто оттянули неизбежное.
Шумиха не стихала несколько дней… недель… может, лет, и всё это время Чили сидела под замком. Я даже решила, что она проведёт всю свою юность взаперти, ведь дом стал единственным безопасным местом для неё теперь. Самый изобильный из миров превратился в клетку. А её тело, взращённое Девой, оказалось невыносимо уродливым. Всё любимое — ненавистным. Даже всемогущая мать не могла унять её боль.
В таких условиях побег из-под стражи был вопросом времени. Но когда это случилось, Чили осмеяли ещё более жестоко, чем в прошлый раз.
— Уродина.
— Калека.
— Лгунья.
Это произошло у реки, где я с некоторых пор часто бывала, и Чили как будто знала, где меня искать. Она пришла, чтобы дать мне зеркальце взамен моего, которое она утопила. Казалось невероятным, что в её ситуации Чили вообще могла беспокоиться о подобной ерунде.
— Возьми, оно мне больше не нужно, — сказала она безо всякого приветствия, протягивая мне подарок.
Чили сделала вид, что ничего особенного не происходит, хотя во все времена в нашем клане это было знаком симпатии. Утопив зеркальце Мяты, она решила заменить его своим?..
— Красивое. — Я провела пальцем по узорной рамке, будто по оправе драгоценного камня. Никогда не видела стекла такой чистоты. Главным его украшением моему лицу точно не стать. — Ты уверена?
— Да.
— Едва ли ему понравится смена хозяйки.
— Тогда просто выброси его.
Я повернула вещицу, поймав на зеркальную поверхность луч. Солнечный поцелуй скользнул по лицу Чили, и она зажмурилась.
Я улыбнулась.
— Думаю, в него может смотреться лишь солнце.
— Я ухожу, — заявила она, но с места не сдвинулась. До тех пор, пока наблюдающие за нами девочки не спросили, по-змеиному шипя:
— Нашла себе новую подружку, Чили?
— Нет! — рявкнула она, поворачиваясь ко мне спиной. — Мне никто из вас не нужен! Оставьте её в покое!
Чили уходила, понимая, что все мирятся с её существованием до тех пор, пока она не виновна ни в чём кроме своего рождения. Стоило ей хоть пальцем тронуть одну из Дев, и противницы Метрессы сочтут этот поводом растерзать её. У неё был небольшой выбор: либо прятаться во дворце, либо молча сносить издевательства. Для Чили обе эти участи были одинаково нестерпимы.
Мне было проще. Не только потому, что находиться в самом низу любой иерархии было привычно для меня. Пусть и «калека», но я была любимицей Мяты, поэтому мне старались сильно не досаждать. Лишь изредка самые смелые из учениц кидали в меня репей, заявляя:
— Это подходящие цветы для твоих волос. Радуйся, никто кроме нас их не украсит!
Ерунда по сравнению с тем, как однажды «украсили» волосы Чили её бывшие подруги.
Среди зачинщиц была Виола, как видно, жаждущая мести сильнее остальных. Думаю даже, это было именно её планом. Замаравшись дружбой с Чили, она решила раз и навсегда от неё отмыться, поэтому задумала казнь, жестокость которой полностью её оправдает. Никому кроме неё это провернуть бы и не удалось, ведь Чили никого кроме неё бы не подпустила…
На самом деле, я не знала подробностей. Просто однажды, проходя мимо заросшей ипомеей беседки, я увидела, как из неё выбежала Чили. И я бы обрадовалась этой встрече, если бы только её волосы при этом не горели.
— Жгучий перчик! — хохотали девочки, выглянув из укрытия, пока им не ответил вопль сгораемого заживо человека. Тогда, перепуганные, они бросились наутёк.
Волосы Чили сгорели за секунды, и пламя перебралось на лицо и одежду. Когда она упала на землю, я кинулась сверху, пытаясь сбить огонь.
Крича и борясь, мы в итоге свалились без сил. Дым разъедал глаза. В горле — тошнотворное смешение крови от прокушенного языка и пепла. Мы обе плакали от ожогов, но раны Чили зажили за несколько минут, в отличие от моих. В то же время рана, которая останется с ней навечно, не шла ни в какое сравнение с моими. Поэтому дочь Метрессы продолжала кричать и вырываться.
— Всё прошло, Чили!
— Больно!
— Тише, успокойся. Всё прошло, слышишь? Тут только я, Ива, а эти гадины сбежали. Они больше не тронут тебя, — хныкала я, неловко доставая из кармана подаренное ею зеркальце. — Вот, посмотри на себя. У тебя на лице ни следа не осталось. Всё мигом зажило. Им не удалось тебя обезобразить. Открой глаза, ну пожалуйста. Взгляни на себя. — Я поднесла зеркальце к её лицу. — Вот, с тобой всё в порядке.
— Мои волосы! — взревела Чили, увидев себя.
— Они отрастут и будут ещё длиннее и роскошнее, чем прежде.
— Их нет! Мои волосы!
— Знаю, у тебя самые красивые волосы в клане.
— Что… Что они сделали со мной?! Что мне теперь делать?!
Похоже, волосы были её последним аргументом в пользу того, что она принадлежит к нашей семье так же, как и все остальные. И Виола у неё это слабое утешение отобрала.
— Успокойся, Чили, ты и без волос краше любой из нас.
— Не ври мне! Я урод! Я мужчина! Они правы!
— Не иди у них на поводу. Я же говорила тебе, ты ни капли не похожа на мужчину. Сама посмотри.
Она ударила по моей обожжённой руке, и я распрощалась и с этим зеркальцем: оно разбилось об камни.
— Тогда покажи мне его! — потребовала Чили. — Покажи мне, чтобы я поверила! Хотя бы одного! Мне нужно увидеть собственными глазами, чтобы никогда больше не думать об этом!
— Я не могу, прости.
— Почему?! Где ты видела их? Отведи меня туда!
— Я не могу, Чили. Они же умерли.
— Мёртвые — так даже лучше! Принесём их сюда и покажем всем!
— Но ведь они уже давным-давно сгнили.
— Сгнили? — повторила она шёпотом, моментально успокаиваясь. — Как это…
— Я видела их в лесу. Мёртвых. Их там уже нет.