— Сказал так, будто я сошёл с ума и намерен её убить!
— Ты сошёл с ума и намерен её убить.
— Заткнись! — Дитя посмотрело на меня. — Я — лекарь, я бы контролировал каждое движение, а в конце залечил бы рану. Так как ты — Дева, с тобой будет даже проще.
— Проще? — переспросила я. — Проще чем то, что вы делали сейчас?
— Нет, — честно ответил император. — Зато в результате я уверен.
— Так же как был уверен я, — вставил Старец.
— Да, но раз от тебя никакой пользы, то будет польза хоть от твоего меча.
— Ты к нему не прикоснёшься.
Я села на кровати, задумавшись. Я не до конца понимала их панику, но ведь самое интересное я пропустила. Ночь оказалась очень длинной для этих двоих, а каждая неудача усугубляла положение — моё, их… империи, если размышлять глобально. Пусть император и собирался использовать меня исключительно как символ, но его люди всё равно будут видеть во мне оружие. Рано или поздно выяснится, что их оболванили, заставив довериться пустышке. То, что Датэ не смог меня убить, уже не будет казаться им лучшей причиной меня превозносить. А если они узнают, что смерть — самый милосердный его поступок по отношению к Девам, а на меня его милосердие не распространялось…
Но если честно, мне самой было трудно в это поверить. О смерти я знала больше, чем о насилии, поэтому, когда Старец сказал, что именно случилось со мной, я восприняла это легкомысленно, и амнезия ничуть не помогала. Мне казалось, что после прикосновения Калеки у любого человека остаются на коже синяки. То, что он сделал со мной, должно было оставить шрамы. Поэтому, глядя на свои руки, я думала о том, что он оставил эти шрамы кому-то другому.
— К чёрту парад, ей там нечего делать. В этом городе вообще, — сказал Старец, и я очнулась.
— У тебя больше нет права голоса, — вернуло Дитя. — Уже не только потому, что ты преступник, но и потому что ты облажался.
— Мы облажались. Ты в этом тоже участвовал.
— Один я справился бы лучше.
Они не ладили, иллюстрируя всю суть отношений между отшельниками разных кланов. Если Калеки ненавидели Дев, то Старцы презирали Детей. И наоборот.
Вздохнув, я рассудила:
— Парад состоится в любом случае, я дала слово. — Услышав это, император самодовольно улыбнулся. — Но Старик будет участвовать в нём тоже. Пусть все знают, что среди твоих союзников есть и другие отшельники. Тебе придётся вернуть ему мечи, милосердное Дитя. — Теперь пришло время мужчины улыбаться. — Что же касается этой печати — мы выжили, это уже больше, чем я рассчитывала.
— Недостаточно, — тихо возразило Дитя.
— Нет, если ты всё-таки решил её прикончить, — согласился Старец, и уязвлённый император дал волю эмоциям.
— Тебя пугает именно это? Или что она предпочтёт меч твоим рукам? Ты ведь понимаешь, что после её криков не смеешь вновь предлагать свою помощь?
Он отвернулся, а я спросила:
— О чём речь?
— Старец считает, что одной печати с тебя недостаточно, и подумывает поставить свою собственную.
— Чёрт, теперь уже ты говоришь так, будто я сошёл с ума и собираюсь… — Мужчина осёкся. — По крайней мере, это куда безопаснее твоей затеи.
— Это ты так думаешь. Ты не можешь предсказать реакцию её тела на очередное клеймо.
— Расскажи, Старик, — попросила я, что не понравилось императору, но он смолчал.
— Когда два Старца вынуждены сражаться, они меряются не просто боевыми навыками, а уровнем своего мастерства. Чья печать окажется сильнее, тот и победит, — говоря, он даже не повернулся. — Печати Датэ на твоей сущности я могу противопоставить свою печать на твоей коже.
— На груди?
— На всём теле.
Не так давно он сказал, что подумает над тем, не поставить ли печать на мои доспехи, а теперь всерьёз собирался присвоить меня самым очевидным для Старца способом. Я заметила краем глаза, как улыбается Дитя, чувствуя мою злость.
— Я думала, что ты предложишь вновь вернуться в твой ящик, но нет, ты превзошёл сам себя и предложил нечто ещё более неприемлемое.
— Настолько неприемлемое, что ты всё-таки выбираешь ящик?
— Я запуталась. Разве выбор стоял не между тобой и мечом?
Он обернулся, давая понять, насколько эффективной оказалась угроза. Он собирался вернуть на место кляп, поэтому я поспешила слезть с кровати.
— Честное слово, я пыталась тебе довериться. Но всё, что ты делаешь пока — идёшь по той же дорожке, что и Калека.
— Когда ты так говоришь, я сильнее кого-либо хочу, чтобы к тебе вернулась память. Вот только не рассчитывай, что после этого тебе полегчает.
— Ого. Ты даже моё исцеление хочешь превратить в свою месть.
— Так же, как и ты. Даже исцеляя, ты меня убиваешь.
— Тем не менее, постарайся отдохнуть и привести себя в порядок до завтрашнего вечера, — попросила я, сама даже не думая расслабляться или прихорашиваться.
— Считаешь, мне хватит этого времени, чтобы стать достойным спутником Девы?
Похоже, это был тот самый сарказм, о котором он говорил в храме. Десять лет против одного дня? Он точно не справится.
— На тебя будут смотреть не как на моего спутника, а как на представителя твоего клана, Старик, — сказала я.
— Это многое скажет о моём клане, если уже не сказало. Я успел прославиться в этом городе так, как ни один парад прославить не сможет, так что к чёрту.
— Первое впечатление ты производить умеешь, мне ли не знать. Но мечи тебе вернут, только если ты направишь их на врагов императора. Покажи свою готовность сражаться с Датэ.
— Бряцая оружием за городскими стенами?
— Сколько презрения, Старец, — вмешалось Дитя. — А ведь тебя это должно больше остальных устраивать, всё-таки свою готовность сражаться с Датэ ты привык демонстрировать шлюхам в борделях.
— И благо в твоём городе их полно, — проговорил мужчина, поднимаясь с пола.
В этом что-то было.
Как объяснить? Он уходил, думая о других женщинах, когда всего в нескольких метрах от него стояла обнажённая Дева. Это оскорбляло, унижало настолько, что я поторопилась одеться и пообещала никогда больше не открываться перед ним. Чувство отверженности просто из-за того, что он повернулся ко мне спиной, было таким необъяснимо мучительным и вместе с тем знакомым.
— Подумай над этим, — попросило Дитя, когда он вышел. — Я нарушу запрет в любом случае. Я готов взять меч, чтобы убить Датэ, а чтобы спасти тебя — тем более. Это моё призвание. Уничтожить его и возродить тебя.
Без разницы. В тот момент меня не стоило даже уговаривать.