Ренальд все понял и переменил тему разговора.
В комнате Имоджин отец Фульфган уселся на ее постели таким образом, что, хотя она и сильно прижалась спиной к стене, ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его пронзительных глаз. От него сильно воняло, но ей приходилось мириться с этим — отец Фульфган умерщвлял плоть не только голодом и истязаниями, но и грязью!
— Дитя мое, хорошо, что ты не знаешь, что такое вожделение!
Проблема была не в этом. Имоджин хотела бы рассказать отцу Фульфгану, что она видела похоть в самом гнусном ее проявлении…
— Но.., но как я могу избежать этого, святой отец, если мне неизвестно, что это такое? — прошептала она.
Преподобный положил свою изуродованную ладонь на ее небольшую ручку.
— Дочь моя во Христе, самый лучший путь — это безбрачие.
— Но я ведь выхожу замуж.
— Были супружеские пары, которые жили чистой жизнью. Святой Эдуард, король Англии, тому было лет пятьдесят, взял себе жену, но держался подальше от всяческой грязи.
Имоджин вспомнила нелестные замечания отца в адрес короля Эдуарда. Его брак оставил Англию без законного наследника, и после этого начались распри с Нормандией.
— Я.., я думаю, что Фицроджер непременно захочет иметь детей, святой отец.
— Тогда пусть он их получает так, как получился он сам, — отрезал Фульфган. — Пусть он зачинает их с женщинами, которые уже вступили на тропу, ведущую в ад.
— Я считаю, что моя обязанность жены — рожать детей моему лорду.
Имоджин подумала, что она этого желает, даже если ей придется испытать кошмарную боль!
Отец Фульфган вздохнул и закатил глаза.
— Слишком у малого количества смертных хватает духовных сил для целомудренного брака, — согласился он с Имоджин.
Она посмотрела на него.
— Отец, как же мне исполнять супружеские обязанности и рожать детей, но вместе с тем избегать вожделения?
Отец Фульфган сморщился гак, как будто откусил от кислого яблока.
— Все очень просто, дитя мое, ты не должна получать удовольствия в постели и не должна делать те вещи, которые доставили бы тебе удовольствие. Всегда помни, что твоя грязная плоть является врагом чистого духа. Отрицай удовольствия плоти. Умерщвляй плоть! Если твоей плоти приятно, знай, что ты грешишь!
— Отрицать удовольствие? — непонимающе переспросила Имоджин.
Фульфган потрепал ее по щечке изуродованной рукой.
— Дитя мое, твое изумление показывает твою чистоту. Я уже говорил тебе в прошлом, чего ты должна избегать, чтобы не быть проклятой.
Имоджин опустила голову вниз, ей хотелось, чтобы у нее не пылало так лицо…
Фульфган снова вздохнул.
— Я мараю твою невинность, разговаривая с тобой о подобных вещах, и боюсь, что мне придется просветить тебя еще немного. Дорога обязанностей часто вымощена огненными ямами соблазна. Я тебе расскажу о других страшных грехах, которыми может тебя искушать дьявол…
Имоджин почти не спала той ночью, вспоминая странные вещи, о которых говорил отец Фульфган. Она никогда не слышала ничего подобного, он никогда так долго не рассуждал о похоти.
Похоть не только могла привести в ад, но и отразиться на потомстве и помешать делам семьи. Как сказал преподобный Фульфган, мужчины не могут сопротивляться похоти, а женщины не должны вводить их в искушение.
Имоджин не знала, радоваться или печалиться утреннему солнцу. Она начала день с молитвы и поста, как предписал ей священник. Марта протестовала, говоря, что Имоджин понадобятся силы. Но легкомысленные слова Марты только укрепили решимость. Она должна укрепить свои духовные силы, а не физические.
Хотя Имоджин изо всех сил старалась сосредоточиться на молитвах и чистых помыслах, но ее молитвы прерывали странные видения: длинные пальцы Фицроджера и ощущение их сильного прикосновения на теле; вкус его губ при поцелуе; странное, тягучее до боли внутри ощущение, когда он обнимал ее; необычное теплое выражение сурового лица, которое появлялось во время ласк. Не могло же все это служить признаком Божьего проклятия? Размышляя о своей горькой судьбе, Имоджин попыталась молиться еще усерднее.
Днем Имоджин услышала звуки фанфар и топот копыт эскорта прибывшего короля и вздохнула с облегчением. Наконец-то!
Глава 9
В комнату влетела Марта. Она была страшно возбуждена, и ей хотелось как-то помочь госпоже привести себя в порядок. Вскоре в комнату поднялся Генрих в сопровождении Фицроджера и личного врача короля. Тот осмотрел ноги Имоджин и сказал, что они сейчас более или менее в приличном состоянии и что она понемногу может начинать ходить. Потом он смазал их мазью собственного изготовления и ушел.
Имоджин потихоньку разглядывала короля. Генрих был не особенно красивым мужчиной лет тридцати, но держал себя как настоящий монарх. У него была приземистая и крепкая фигура. Его густые темные волосы вились модными локонами и достигали плеч, а челка низко нависала над живыми темными глазами. Жесткие темные волосы росли на сильных короткопалых руках.
Было заметно, что король любит щегольски одеваться, хотя он ничем особенным не выделялся среди окружавших его придворных.
Имоджин подумала, что, если бы ей удалось достать из тайника свои украшения, она вполне могла бы перещеголять его. Но потом она припомнила предупреждение отца о том, что не следует кичиться богатством перед королями! Наверное, поэтому Фицроджер был одет в простую тунику из красной с черным льняной ткани. На руке у него был всего один браслет, а на пальце — массивное кольцо.
У короля было хорошее настроение, и глаза у него весело поблескивали, когда он поддразнивал ее и Фицроджера по поводу предстоящей скоропалительной свадьбы.
Но когда король заговорил о Ворбрике, выражение его лица стало холодным и твердым, как лезвие клинка.
Генрих был четвертым ребенком в семье, и ему не досталось ни клочка земли из отцовских владений. Ему пришлось многое претерпеть, чтобы выжить. Он боролся, захватил и удержал трон Англии. Генрих не тот человек, которого можно обмануть.
Имоджин еще кое-что заметила. Несмотря на разницу в возрасте, король и Фицроджер были очень близки, совсем как братья. Генрих опирался на плечо Фицроджера и шутил с ним, а тот отвечал ему тем же. Они обращались друг к другу не иначе как Тай и Хэл.
Потом, как гром с ясного неба, ее вдруг поразила мысль о том, что король просил, чтобы именно Фицроджер помог охранять ее замок. Теперь ей стало ясно, что он желал, чтобы Фицроджер стал ее мужем. Все условия, которые она так тщательно перечислила в контракте, были писаны, как говорится, вилами на воде.
Фицроджер был прав, когда однажды назвал ее дурочкой. Она проявила себя именно так. Он успокоил ее иллюзорными обещаниями власти, как плачущее дитя успокаивают пустышкой.
Когда король ушел, Фицроджер остался у нее и внимательно посмотрел ей в лицо. Имоджин не стала вилять вокруг да около.
— Почему ты делал вид, что у меня есть выбор? Король мог связать меня по рукам и ногам, как овечку перед закланием, и подать тебе в жареном виде на тарелочке!
Фицроджер прислонился к стене, сложив руки на груди. Он ничего не отрицал.
— Ты могла выбрать Ланкастера. Это была бы ошибка с твоей стороны, ведь он достаточно влиятельный человек и возникли бы новые проблемы, но Генрих не пожелал бы обидеть такого важного лендлорда, когда корона нетвердо держится у него на голове.
— Я все еще могу выбрать Ланкастера, мы ничего не объявили публично.
— Нет, он прислал сообщение, что желает стать твоим мужем. Я ему ответил, что ты уже обещала отдать руку мне.
— И ты не сказал мне об этом ни слова?! — возмутилась Имоджин.
— В этом не было никакой необходимости — ты сказала, что станешь моей женой. Имоджин, ты выйдешь за меня замуж. Тебе придется примириться с этим. Если ты станешь прилично себя вести, тебе не будет сложно жить со мной.
— Почему бы тебе не поберечься от кинжала в ночное время или яда в кубке? Ты не боишься, Фицроджер?