И цельное ядро детской души тоже разрушают мелочи или то, что кажется мелочами.
Взрослые беспокоятся о том, что кажется им очень важным, гонятся за миражами, изнемогая в этой погоне и страдая оттого, что в их руках опять — пустота; служат идолам — удовольствия, власти, успеха и, недоумевая, почему эти идолы не приносят им счастья, служат ещё ревностнее…
А дети — они ведь не могут долго оставаться в стороне от всего этого: по песчинке, по маленькому камешку уносится ясная простота их душ; в ямках и трещинах поселяются первые робкие ростки тщеславия, жестокости, властолюбия.
И вот душа уже покрыта трещинами, а то и расщелинами, со дна которых поднимается что-то тёмное, страшное. А потом может прийти и такой день, когда от неё ничего не останется, только пустая оболочка, вечно мятущаяся, что-то ищущая, хватающая и отбрасывающая, потому что ничто из того, к чему она стремится, не может заполнить её пустоты.
Впрочем, слово “вечно” к ней неприложимо, и это хорошо.
Принцесса Ззия тосковала по своему детству, вернее, по тому чувству покоя, свободы и полноты жизни, которое было у неё тогда. Она не хотела бы вернуться в детство: здесь, сейчас у неё были дети, у неё был Зиф, многим она была нужна… Но неужели нельзя соединить одно с другим — стать взрослым по разуму и остаться ребёнком — в душе.
Каждый новый день, каждая звезда, цветок или облако кажутся ребёнку чудом; а украшение крыльев, знатность происхождения и благосклонность троюродной тётки внучатой племянницы королевы к его семье кажутся ему ничего не значащими пустяками.
Конечно, когда нужно выслушивать бесконечные нотации этой самой тётки, выполнять все её капризы и с благодарностью принимать её весьма “ценные” советы, это уже не кажется пустяком, но кажется чем-то, прямо скажем, совершенно ненужным.
А родители говорят, что это, напротив, совершенно необходимо, потому что это может дать возможность занять не сто восемнадцатое место от королевского трона а девяносто седьмое! Если же и это не убеждает ребёнка, и он не видит никакой разницы между сто восемнадцатым и девяносто седьмым местом, то родители, вспомнив, что их чадо пока слишком мало для понимания таких важных вещей, говорят ему, что ты, мол, поймёшь, как это важно, когда вырастешь.
И хуже всего то, что ведь действительно — поймёт, и даже очень быстро.
Однако некоторые всё-таки не понимают, и это непонимание делает их счастливыми и несчастными одновременно.
Почему счастливыми — тем, кто этого не понимает, объяснять всё равно бесполезно, да и невозможно это понять, можно только почувствовать. Они ведь и сами часто не осознают своего счастья, а иной раз даже и не догадываются о нём.
А несчастными, конечно, потому, что очень трудно быть таким “непонимающим” в мире серьёзных, важных, всё правильно понимающих, в мире тяжёлом, а иногда даже страшном — мире взрослых, которые словно никогда и не были детьми и не знали никогда, что разница между сто восемнадцатым и девяносто седьмым местом от трона и настоящая жизнь — это совсем-совсем разные вещи.
Кажется, у них даже нет ничего общего.
Да и вообще, трудно отличаться от большинства.
========== Глава 43. Тётушка Узфа ==========
Впрочем, Ззия прекрасно понимала, что ей чрезвычайно повезло, ведь будучи младшей, но всё-таки принцессой, отличаться от большинства гораздо легче.
С одной стороны, она не обременена повседневными заботами, а с другой — к странностям младшей принцессы при дворе принято относиться с пониманием.
Она может их себе позволить, ведь ей никогда не стать королевой, хотя она и родилась практически в одном шаге от Цветочного Трона. И по мнению всех тех, кто очень хорошо знает, что важно, а что нет, эта близость и одновременная недоступность высшего Цветка в Тронном Соцветии должны, по меньшей мере, удручать её.
Даже придворные дамы не завидовали ей, полагая, что прекрасно понимают, почему она часто бывает грустна. Им и в голову прийти не могло, что меньше всего младшая принцесса хотела бы стать королевой, а печаль её вызвана совсем другими — действительно серьёзными причинами.
В её душе не умер ребёнок, на всю жизнь зачарованный волшебными сказками, мечтающий о чуде и нередко находящий его в самых обыденных вещах. Но это не мешало принцессе видеть, что происходит вокруг, а скорее — наоборот, каким-то образом помогало.
Может быть, она и была мечтательницей, но ей было небезразлично, что происходит с её сестрой-королевой, со всеми жиззеа, с шемма и даже с далёкой пугающей Жжуа.
Неужели Изла, Азур и многие другие не понимают, что это и есть самое важное? Это, а не очередная ступенька золочёной лестницы, ведущей к обманчивым вершинам власти. Неужели это и означает — быть взрослым?
Вскоре фуффы втянулись в небольшой дворик, который окружал каменный дом, сразу же производивший впечатление какого-то особенного уюта, чистоты и опрятности. Тётушка Узфа была тут как тут — она радостно взмахивала и руками, и усиками, глаза её сияли, как и глаза принцессы, которая вела себя сдержанно, но в каждом её движении сквозила радость встречи: посещение тётушки Узфы было, пожалуй, одной из самых больших её радостей.
— Вот не ждала! Девочка моя приехала, красавица моя… — жужжала хозяйка, нимало не смущаясь присутствием посторонних.
Ведь если Ззия привела их сюда, значит, они не посторонние, значит, она им доверяет.
— И гостей мне привела! — продолжала восхищаться Узфа. — Да каких гостей! — тут она упёрлась взглядом в Белтрана и несколько секунд предавалась изумлённому созерцанию. — Да… каких гостей… — только и прибавила она.
— Ты ведь была на Турнире… то есть… на этом выступлении? — спросила Ззия, воспользовавшись паузой.
— Была, — отрешённо подтвердила Узфа, — но я далеко сидела…
— Я ведь отправляла к тебе посланца, — удивилась Ззия.
— Да, да, конечно, — смутилась Узфа, — ты никогда обо мне не забываешь, спасибо тебе. Меня проводили к хорошим местам, но я, по правде сказать… не решилась сесть так близко. Мне всё казалось, что вода разольётся… Совсем я растерялась от радости, — спохватилась она. — Проходите, проходите в дом! Места хватит, — тут тётушка Узфа снова взглянула на зуланзров и, кажется, усомнилась в своём последнем утверждении.
Однако сказанного не воротишь, и, опасаясь в душе за сохранность своего жилища и его любовно подобранной обстановки, Узфа повела гостей в дом, мысленно прощаясь с недавно посаженными ростками, расположенными по краям узкой дорожки.
Когда все вошли в дом, она замешкалась у двери, чтобы бросить последний взгляд на погубленные растения, однако они оказались невредимы, и тётушка Узфа снова пришла в прекрасное расположение духа, преисполнившись такой благодарности к зуланзрам, будто они подарили ей эти саженцы.
После такого приобретения она уже готова была без сожаления расстаться с парой-тройкой поломанных вещей, но Белтран и Глаша об этом не знали, да если бы и знали, вряд ли решились бы углубиться в помещение, которое само по себе было не слишком просторным, а после того как в него вошли четыре человека, три намиянки, один киф и весьма активный кенур, не считая принцессы и самой хозяйки дома, в нём практически негде было повернуться.
Зуланзры и не стали поворачиваться — осторожно переступив порог и обнаружив достаточно места, чтобы поставить ноги и положить хвосты, они этим вполне удовольствовались.
Теперь тётушку Узфу больше всего беспокоил самый маленький гость, быстро передвигавшийся на четырёх лапах, помахивавший хвостом и шевелящий чёрным носом. Она была уверена, что с изящной статуэткой — подарком Ззии — придётся распрощаться.
«Наверняка свалит», — обречённо думала она, стараясь рассадить гостей, но краем глаза продолжая следить за Кенуром. Хрупкий минерал разобьётся на мелкие кусочки…
Кенур раза три обежал вокруг статуэтки, понюхал её напоследок и вернулся к Лоре, устроившись у её ног с чувством исполненного долга: помещение обследовал, опасности не обнаружил, а лёгкая, как бы летящая фигура, вырезанная из полупрозрачного зелёного минерала и обладавшая довольно сомнительной устойчивостью, продолжала спокойно стоять на своём месте.