Кенур взял след, и уже ничто не могло его остановить.
Можно даже сказать, что это след взял Кенура — в плен. Этот запах… это невыразимое никакими словами чувство — его может передать только песня кенуров — самая тоскливая, отчаянная и яростная их песня.
Он был тогда совсем маленьким, но помнил этот запах, смешанный с запахом крови его сородичей, его семьи-стаи, его братьев и сестёр, его матери…
Новая семья спасла и приняла его, и своей прежней жизни в той — первой семье он почти не помнил, но конец её, конец безмятежного детства — запомнил навсегда.
Рэй звал его, приказывал остановиться, но он не мог. Даже Лора не остановила бы его сейчас. Ей удалось это после первого нападения — в начале этой ночи: она приказала — и он остался рядом с ней, остался, чтобы охранять свою новую семью. Но это, второе столкновение, он уже не мог перенести, не мог подчиниться приказам, не мог остановиться.
Голос крови гнал его вперёд — стремительного и отважного.
Но для того, чтобы победить в этой схватке, мало стремительности и отваги, недостаточно бритвенной остроты его когтей и зубов, недостаточно сил в его мощных лапах и даже отчаяния и боли, которые он узнал той ночью, когда зарево закрыло полнеба, а маленький щенок тихо умирал рядом с телом своей матери, — недостаточно, и готовности умереть — мало.
Понимал ли он это? Вероятно, понимал. Он просто не мог иначе.
Зелёные глаза кифа горели в темноте, уши слегка подрагивали, прижимаясь к голове. Он едва слышно фыркнул — разве может человек догнать Кенура? Куда ему…
Все они, ходящие на двух ногах, вместо данных природой четырёх, сильны только своей техникой, а стоит остаться без неё, и они уже ни на что не способны…
Кифы тоже передвигались на двух конечностях, но лишь до тех пор, пока не испытывали потребности использовать все четыре, вот как сейчас. После этого нередко приходилось лечить мягкие подушечки ладоней и пальцев, если не было времени или возможности надеть специальные рукавички, но тут уж ничего не поделаешь. Да и земляной пол представлял собой наименьшее испытание для передних конечностей кифа.
Справедливости ради Мррум должен был признать, что для человека Рэй бегает очень быстро, однако даже скорости кифа, стелющегося над землёй подобно бесшумной стремительной птице, пока недоставало, чтобы догнать Кенура.
Острое обоняние различало свежий запах щенка, и Мррум мчался вперёд со скоростью и решимостью, которые могли бы поразить любого, кто знал кифа.
Вероятно, только живущая догадывалась, сколько преданности и отваги скрыто в глубине его существа.
“Глупый щенок, — твердил про себя киф, — глупый, глупый щенок… Ну погоди, доберусь я до тебя…”
Враг замедлил бег и остановился. Его кто-то преследовал, но это совершенно точно была не живущая, а значит, можно выместить злость хотя бы на этом безмозглом “охотнике”.
Если бы у него были мозги, он бежал бы в противоположном направлении. Красные глаза вспыхнули предвкушением в темноте очередного небольшого зала на пересечении нескольких коридоров.
Кенур вылетел из туннеля, как стрела, сорвавшаяся с тетивы, и вонзился в тело своего врага со всем отчаянием и яростью, на какие только способно живое существо.
Броня, подобная шкуре какого-нибудь доисторического ящера, заскрипела под натиском острых зубов, заскрежетали когти, вонзаясь, вопреки невозможности, вгрызаясь, как в камень.
Чудовище взвыло, ощутив боль уже в третий раз за эту долгую ночь. Дважды когти золотого леопарда обожгли его, и он бежал, но то была древняя сила, извечный и грозный противник его рода, а на этот раз, словно в насмешку, — какая-то тупая скотина!
Монстр попытался сбросить взлетевшего ему на загривок щенка, но тот держался крепко.
Тогда тяжёлая туша повалилась на спину, стремясь раздавить его, однако Кенур был надёжно скроен — его кости хрустнули, но выдержали, задыхаясь, он ни миг не ослабил хватки, и всё же он уже успел понять, что победить столь жёсткого врага можно только обнаружив более уязвимые места, которых, впрочем, у неживущих практически нет…
Кенур попытался вцепиться в горло, и тогда убийца достал его, одним ударом пропоров шкуру. Серо-голубой мех окрасился красным…
У неживущих слишком прочная шкура — не шкура, а броня. На этот раз удержаться Кенуру не удалось.
Он увидел алчный огонь безжалостных глаз и почувствовал запах смерти, наплывающий, чтобы поглотить его, как поглотил всех его родичей в смертельной схватке в далёких горах, чьи фиолетовые склоны возносят к сиреневым небесам белоснежные короны.
Щенок не побежал, он ринулся навстречу ненавистным огням, навстречу запаху, парализующему волю. Двое сцепились в подземном лабиринте, в кромешной темноте, где нельзя было различить, как к белым полосам на шкуре Кенура прибавляются красные.
Он всё-таки вцепился в горло врага, как и хотел, но перегрызть его за считанные мгновения, что ему остались, было не под силу ни одному кенуру.
Вероятно, даже после смерти он продолжал бы сжимать ненавистную шею, но смерть не пришла.
В тьму подземелья ворвался свет прикреплённого к комбинезону Мррума фонарика, а за ним — и сам Мррум, как снаряд, выпущенный из пушки, ощетинившийся когтями и зубами.
Он метил в глаза, он был стремителен, каждое его движение и само появление было настолько неожиданным, что вынудило чудовище отступить, уворачиваясь. Кенур был отброшен в сторону, но, не обращая внимания на раны, тут же ринулся в новую атаку.
— Куда?! Назад! — шипел киф.
Но щенок не слышал. Он шёл в последний бой, намереваясь отдать ему каждую оставшуюся каплю силы и жизни.
Враг приходил в себя. Прыжки наскакивающего на него кифа, неизменно целящего в глаза, уже теряли своё ошеломляющее действие.
Мррум видел это и мысленно уже прощался с Муфой и сыном, отчётливо понимая, что этот противник ему не по зубам. Ни страх, ни сожаления не замутняли его разум, не мешали безупречно точному просчёту каждого движения.
Враг ни разу не сумел зацепить его, но киф понимал, что достичь цели, добраться до этих голодных глаз он сможет только подставившись и делать это нужно скорее, пока не растрачены силы…
Кенур подбирается сзади. Его не нужно учить взаимодействию — у него это в крови. Он отвлечёт чудовище, хоть на долю секунды, но — отвлечёт, заплатив за это тем единственным, что у него осталось — последними минутами жизни.
Движения щенка были странно скованными. Мррум не знал, что мертвенный холод, распространяясь по всему телу от ран, нанесённых неживущим, уже готов парализовать Кенура.
Даже царапина, полученная от когтей или зубов этого чудовища, смертельна. Разница между маленькой раной или большой — лишь во времени, в течение которого она убивает.
Мрруму показалось, что время застыло на месте. Он готовился к прыжку, который, скорее всего, стал бы последним в его жизни. Но вдруг какое-то новое выражение проступило в глазах монстра, и он начал двигаться назад — к темноте подземных переходов.
Кифу казалось, что он отступает медленно, но тем не менее это было отступление, и Мррум отпрыгнул в сторону, развернувшись в прыжке, понимая, что там — позади — должно быть что-то такое, что в состоянии обратить неживущего в бегство.
Там был Рэй, который всё-таки не потерял их в путанице переходов и догнал быстрее, чем Мррум предполагал.
Кинжал в руке человека почти слепил глаза. От него исходили волны силы, какой-то неведомой жаркой энергии, и казалось странным, что живое уязвимое существо способно держать его в руках. Мррум успел подумать об этом за какой-то миг, меньший, чем доля секунды.
Его разум работал на предельной скорости, и за тот же самый миг он успел осознать, что это оружие способно уничтожить врага, а также то, что враг это знает и попытается бежать.
И ещё — Рэй не сможет его догнать — на это не способен ни один человек, и наконец — последнее: эта тварь сбежит, и жертва Кенура окажется бессмысленной.
Мррум вцепился в уже исчезающую в ближайшем туннеле спину, взлетев на неё каким-то невероятным прыжком.