Кобальтовая вода озера сверкнула острым белым отблеском. Лучи холодного ноябрьского солнца, бегло взглянувшего на меланхоличную землю из-за туманного полога, бросили колючие блики на волнующуюся поверхность Толуки. Солнечный свет заставил переливаться и слезы в воздетых к небу глазах Томаса Гуччи. «Неужели я вижу брешь? Словно целую вечность не видел света… Скверно. До рвоты скверно… Я так хочу, чтобы этот луч значил что-то! Значил, что я понял то, что должен был понять, усвоил то, с чем должен отныне жить. Может, хоть теперь действительно кончится мой кошмар?». Незримая сила словно подхватила его под руки и помогла ему подняться и твердо стоять на ногах. Редкие солнечные блики поплясали по дремлющему на берегу озера Толука шоссе Плезант Ривер, приглашая человека следовать этой дорогой. Без злого умысла теперь реальность звала его домой.
V
К вечеру Томас вернулся на улицы южной части Сайлент Хилла, неторопливо переставляя ноги, осматривая каждый метр жилых кварталов, убеждаясь, что все вокруг сбросило с себя тень пепельных ужасов, что все стало так привычно и нормально, как было несколько дней назад. Растворилась без следа и яркая россыпь маков, завоевавшая минувшей ночью все зеленые участки города. Соблазнительной становилась подползающая змеем-искусителем мысль о том, что, может быть, все же не было никаких испорченных и туманных состояний реальности. Был бы Гуччи несколько слабее морально, он поддался бы такой сладкой лжи с долгожданным облегчением, даже невзирая на то, что перстень отца ноющим осколком сидел в ладони его сжатой мертвой хваткой руки.
Офицер не без смятения миновал выщербленный и запятнанный лишайником памятник Кровавому болоту и свернул к своему дому. Усталое сердце лелеяло свежую надежду на безопасность и покой под защитой родимых стен. Гуччи не мог позволить себе расслабиться до конца, но в нем крепчала вера в то, что испытание его действительно завершилось. С этим он вошел в квартиру, более не державшую за спиной уготовленного ему предательского ножа. Полисмен скинул грязную обувь и кожаную куртку в прихожей. Ему хотелось скорее сбросить с себя всю одежду, пропитанную потом, дымом, угольной пылью и прочей грязью, но почему-то сначала он заглянул в жилую комнату и пробежался взглядом по картинам Филлипа Гуччи. Томас задумался о том, что ему было чем гордиться в своей семье. Братья Гуччи не были образцами мужественности, не сражались со злом, не давали отпор преступности. Однако они добивались своего, делали свое дело — тонкое, творческое дело. Оба брата остались в памяти Томаса начитанными, эрудированными людьми с глубокими увлечениями, к чему он и сам с малых лет тянулся. История, литература, мифология… В памяти офицера полиции всплыло лицо Дэна Эвери. Вновь представить себе работника Исторического Общества Сайлент Хилла теперь удавалось не столь детально, но чем-то седой нервозный заместитель директора был похож на Говарда Гуччи.
Томас свернул в свою комнату, торопясь, чтобы эмоции и переживания снова не захлестнули его с головой. Он выбрал чистую одежду и с ней отправился в ванную комнату. Очищение от всей грязи измотавшего его наваждения превратилось в долгое, лихорадочное помешательство. Лишь убедившись в том, что смог избавиться от всех следов своей персональной войны, Гуччи оделся и смог позволить себе сбросить с плеч утомляющее напряжение. Практически с закрытыми глазами он вернулся в спальню, упал на нерасстеленную кровать и провалился в забвение глубокого сна.
Вожделенный отдых с отсутствием любых чувств и мыслей долгое время не могло прервать даже нарастающее чувство голода. Проснулся Томас уже на исходе ночи, когда было около четырех часов утра. «Оно наступило — одиннадцатое ноября», — тягостно констатировал про себя он, глядя на часы, стрекотавшие на стене. Мужчина прошел на кухню, включив во всех комнатах свет. Гуччи даже в детские годы не испытывал страха темноты, но после всего пережитого буквально несколько часов назад он более не желал оказываться во мраке. Голод становился таким сильным, что не хотелось даже тратить лишнее время на приготовление пищи, и Томас обошелся бутербродами, выпив при этом пару кружек крепкого чая. Избавившись от бьющего под дых ощущения, он снова попытался крепко заснуть, но сон пришел поверхностный, утомительный и наполненный адским калейдоскопом сменяющихся картинок всех тошнотворных и пугающих зрелищ, с которыми пришлось столкнуться накануне.