Я не последователен, перескакиваю с мысли на мысль, но я не писатель, и это всего лишь личный дневник — для военного не так-то просто заниматься столь исключительным делом, как писательство, ибо не под то мы заточены, — а потому хотелось бы просто рассказать в никуда-то, что меня встретило по возвращении из Африки.
Не далее как два дня назад я устроился в Эйнсфорде, отпущенная прислуга вернулась к своим обязанностям, и дом наполнился не только теплом от зажженных каминов, но и живой энергией, которой ему так не доставало. И мне пришло письмо от какого-то знакомца или друга в признательность за давнюю услугу. Я был приглашен на светский раут. Я так давно не был в обществе благородных мужчин и женщин, а потому согласился. Более того, мне решительно нечем было заняться — возвращаясь с войны ты понимаешь, что твое место именно на ней, среди залпов орудий и трупов ставших родными солдат, на чужой стороне под флагом королевства; прошлая жизнь, беззаботная, уже не твоя. Но иногда хочется вернуться в те времена, когда тебе всего семнадцать, а ладонь лежит на талии прекрасной юной особы, и только ветер в голове.
На пороге особняка баронета, пригласившего меня тем вечером на званый ужин, я увидел человека со столь утонченными чертами, коих раньше не видывал. Прямой нос и изящные брови, чуть вытянутое лицо с аристократичной линией подбородка — его облик заворожил меня. Его губы изогнулись в приветственной улыбке, когда незнакомец заметил мой взгляд — мы раньше не пересекались, я бы точно запомнил кого-то со столь притягательной внешностью. Время словно бы замерло, пока я смотрел в эти яркие голубые глаза. Секунда — и его фигура растворилась во все прибывающей толпе.
Рядом с ним шел Уильям Холт, я знал его старшего брата. Мало кто из высокородных семей не был знаком, все-таки мы проводили общий досуг: посещали ли приемы, пересекались на скачках или же на громких премьерах в театре. И пока я курил папиросу неподалеку от главной лестницы, ведущей к особняку баронета, встречал немало узнающих меня и узнаваемых мной людей, но что-то в том человеке меня зацепило, я не мог отвлечься от мысли, кто он такой и откуда. Он был ненамного моложе меня, но выглядел так ухоженно, так непривычно глазу, выделялся из общей толпы. Это волновало. Мне хотелось завести с ним разговор, пригласить на танец — но, увы, это было невозможно, — и хотя бы перекурить за бокалом бренди. Было в нем что-то магнетическое — то ли в удивительной внешности, то ли во взгляде — никак не мог понять. Он глядел со спокойствием и толикой снисхождения, словно бы знал что-то неподвластное другим; ступал так плавно и грациозно, опираясь на трость, и на него хотелось смотреть.
Думалось мне, что вечер принесет приятные знакомства и впечатления, а потому, затушив дотлевшую папиросу, я направился к дверям особняка, чтобы позволить себе хоть на мгновение очароваться беззаботной легкостью вальса и бесполезных разговоров; опьяниться вкусом и парами дорогого алкоголя; забыться в круговерти и шелесте платьев по последней моде; покориться яркой и совершенной синеве незнакомых глаз.
Комментарий к Очерки Ричарда Л. Элдриджа: «Незнакомец»
1) Бальная книжка, или карне (фр. carnet de bal) — дамский бальный аксессуар, миниатюрная книжечка, в которую дама записывала номер танца и имена кавалеров.
2) Оскар Уальд — ирландский писатель и поэт. Один из самых известных драматургов позднего Викторианского периода, одна из ключевых фигур эстетизма и европейского модернизма.
3) «Телени, или оборотная сторона медали» (Teleny, Or the Reverse of the Medal) — эротический роман, который на основании многочисленных косвенных данных приписывается великому английскому писателю Оскару Уайльду, — настоящая литературная сенсация. Роман был издан анонимно в 1893 году.
4) «Claridge’s» — отель, открытый в 1812 году, один из самых роскошных в Лондоне.
========== Очерки Ричарда Л. Элдриджа: «Приязнь» ==========
В особняке баронета всегда устраивались самые роскошные приемы: лучшие музыканты, лучшее вино, лучшие угощения. Все только самое лучшее. Меня всегда забавляло, как люди высшего сословия мерились в щедрости и богатстве. Все было вычурно и напоказ. Впрочем, я был приглашен по знакомству и в благодарность. Давно не появляясь в людях, только вернувшись с войны, мне также хотелось расслабиться за пустыми разговорами, затеряться на время в качественном алкоголе и неспешных танцах с прекрасными дамами в два раза моложе меня самого. Девушки, годившиеся мне в дочери, легко и непринужденно поддерживали беседу и не действовали на нервы, и этого было достаточно.
Поприветствовав хозяев дома и оставив пальто и шляпу прислуге, я отправился на второй этаж. Слишком давно я не надевал праздничный мундир — совершенно забыл о том, как достойно в нем выглядел. Полковничий чин, если не обязывал, то способствовал отказу от черных фрачных пар. Не скажу, что был особенно настроен провести весь вечер в танцах — возраст был уже не тот, да и ранение, из-за которого я стал хромым на правую ногу, не добавляло уверенности в том, что я выдержу полноценный тур вальса. А потому я решил подождать, пока бал начнется, пока в гостях разгорятся азарт и добродушие. Первым делом, устроившись с бокалом шампанского у французского окна, ведущего на балкон, я принялся ждать официального начала приема.
Гости были одеты столь бесподобно и элегантно, что я невольно залюбовался дамами в неповторимых платьях, мужчинами в идеально сидящих по фигуре костюмах. Музыка была прелестной, ненавязчивой и легкой, словно бы искрящейся. Я позволил себе всего лишь наблюдать — наблюдать и выискивать в толпе человека, с которым мне так безудержно хотелось завести знакомство. И появился он спустя полчаса, когда мой взгляд утомился от кружащихся пар и яркого света.
Я заинтересованно смотрел на него и старался делать это как можно менее навязчиво, но спустя пятнадцать минут откровенного разглядывания незнакомца, беседующего с Уильямом Холтом, с которым он и явился на прием, меня все-таки заметили. И первым мне кивнул Уильям, который, вероятно, помнил меня в лицо. Я подошел ближе и заговорил:
— Вечер добрый, мистер Холт. Рад видеть вас в добром здравии, — я сдержанно улыбнулся.
— Здравствуйте, полковник Элдридж, — Уильям пожал мне руку. Ответив на рукопожатие, я наконец-то смог обратиться к столь сильно заинтересовавшему меня человеку: — Прошу прощения, но мы с вами, к сожалению, не знакомы.
— Джонатанан, это полковник Ричард Лейн-Элдридж, один из самых выдающихся военачальников Великобритании нашего времени.
— Приятно познакомиться, полковник, — Джонатан дружелюбно изогнул губы в легкой усмешке. — Джонатан Уорренрайт, — он протянул особенно изящную ладонь, обтянутую белой перчаткой, взяв бокал в другую. Я с удовольствием ответил рукопожатием.
Поговорив с Уильямом о судьбе его старшего брата — чьи похороны я не застал, — и о некоторых не особенно существенных мелочах, мы разошлись по разным углам зала. Я все-таки решил пригласить на спокойный танец одну совсем юную барышню, которую я помнил еще младенцем. Это был ее первый бал. Иногда я задумывался о том, как же было бы удивительно увидеть, как сын пригласил бы свою невесту на танец, как было бы прекрасно станцевать рядом со счастливой парой с собственной женой. Но не было ни сына, ни жены, и даже возможности танцевать, не преодолевая боль с каждым новым движением.
Джонатан также танцевал — пригласил жену баронета, совершенно удивительную и роскошную женщину. Я заметил, как многие, кто пропустил этот тур танца, любовались прекрасной парой, выбившейся в самую середину, вокруг которой едва ли не расступались танцующие. От него исходила какая-то особенная энергия. Уорренрайт был сильным, элегантным и изящным, знающим себе цену, но при этом не выставляющим себя напоказ. Стоило признать, что он был иным — непохожим ни на кого другого в зале даже по манере держаться. Я бы подумал, что он был куда более высокородным, чем все собравшиеся в этом особняке, если бы он сам не сказал, что всего лишь потомок некоего графа из восточной Европы. Возможно, все было в его взгляде — уверенность в себе, абсолютное понимание и владение ситуацией, и непреходящее достоинство. Ему не было необходимости даже говорить, это чувствовалось без излишних проявлений.