Люди так часто боятся менять свою жизнь, стремиться куда-то, куда не стремятся другие из их вида, но когда ты отпускаешь любые моральные условности, любые попытки сравнить себя с кем-либо и просто начинаешь жить, не оглядываясь ни на чужие философии и жизненные правила, ни на осточертелые религиозные учения, которые я крайне презирал и презираю по сей день – хотя, признаюсь, мы были в Иерусалиме, городе одетом в белый камень, который оставил несравнимое впечатление, но дело было совсем не в том, что в нем находится Гроб Господень и место распятия сына божьего, совсем нет. Мы же решили существовать исключительно вдвоем и следовать друг за другом. А разве могло быть иначе?
«Я был готов обручиться с тобой в Иерусалиме, и это было бы столь богохульно, душа моя, что сам Люцифер пожал бы мне ладонь», – меня, конечно, уже давно не смущают различные высказывания Джонатана, но пока я пишу что-то, кажется, я становлюсь намного более открытым и даже сентиментальным. Не каждый день копаешься в своей памяти и вытаскиваешь наружу не только слова, но и чувства, отражая их в письменном виде.
Думаю, для пролога я написал уже достаточно. Подводя итог первой главы и моей первой дневниковой записи, я скажу, что если вы решитесь остаться с нами и продолжить свое путешествие, мы покажем вам не только любовь и вечность глазами вампиров, чья смерть была всего лишь началом, но и душевные терзания, муки выбора, с которыми каждый из нас так или иначе сталкивался; мы проведем за собою по самым особенным для нас городам и местам, расскажем свою историю, что осталась вне событий первой книги, и ответим на вопросы, которые вы, возможно, хотели бы нам задать.
Я приглашаю вас разделить с нами вечность. Пожалуйста, переверните страницу.
========== Дневник Уильяма Холта: «В цвету магнолии» ==========
Дождь все также не перестает, а мы уже многие часы пытаемся добраться до Восточных Карпат. Я маюсь и пытаюсь найти себе хоть какое-то занятие, но все равно все упирается в то, что я вновь и вновь принимаюсь писать. Мои потуги скрасить скуку только забавляют Джона. Сам-то он преспокойно читает какую-то книжку — путеводитель! — по Румынии. «Любовь моя, чего ты там не знаешь-то», так и хочется ему сказать, но умом то я понимаю, что изменилось в новом мире практически всё. Благо, что мы оба говорим на румынском языке, потому что здесь не знают ни английского, ни французского, коим мы овладели в совершенстве за время проживания в Париже. Как же тянется время, когда сквозь непроглядную стену дождя едешь не второй и не третий час! Телефон разряжать прослушиванием музыки не хочется, а столь прекрасное времяпровождение как сон мне недоступно — точнее, совершенно не необходимо. Немного завидую смертным, кто может просто взять и заснуть, улегшись на сидение в безобразной позе, накрывшись пальто и подложив под щеку шарф.
Пока время ползет, как и наш поезд, до многострадальной Бистрицы, я бы хотел поделиться довольно интересными наблюдениями. Как вы понимаете, Джону уже четыреста девяносто восемь лет, а мне всего лишь сто сорок семь. «Молоденький любовник и старый дед», прокомментировал Уорренрайт, за что только что получил от меня болезненный тычок в бок. В последней части предыдущей книги я вкратце описал то, как мы провели двадцатый век, но не вдавался в подробности. Здесь же я бы очень хотел рассказать именно об этом и о наших нынешних приключениях.
Перевалило за полночь. Только что выключили свет — людям необходимо отдыхать. Мы сейчас находимся где-то у Брашова, а потому осталась еще половина пути. Было бы неплохо, если бы мы взяли машину и пересекли полстраны на ней, но погода была настолько отвратительной для езды, что выбор пал на поезд.
К слову, я говорил, что Джонатан сделал мне предложение. Сейчас мы женаты, я на минуту задумался, но мне снова подсказали: пять месяцев. Честное слово, будучи человеком, да даже будучи вампиром, я никогда не представлял себя в роли жениха. Не представлял, как бы мы могли сыграть свадьбу со священником, дать клятвенные обеты и обменяться кольцами. Я никогда не думал, что что-то столь обыкновенное и нормальное в моей совершенно отличающейся от нормальной жизни произойдет со мной. Но вот сейчас я смотрю на свою левую руку и осознаю, что это действительно так. У меня на пальце платиновое тонкое кольцо, которое, даже если его снять и спрятать, будет невидимым символом моей совершенной любви и добровольной принадлежности бессмертному существу, моему Джонатану, который сидит рядом и бессовестно подглядывает, что я пишу!
Мы сыграли свадьбу в Париже — он был весь объят цветом магнолии — когда весна только-только вступала в свои права, но солнце еще не так сильно тревожило уставших от прохладной и тусклой зимы французов. Само заключение брака мы провели в Люксембургском дворце, ради чего пришлось долго и упорно договариваться с администрацией. Впрочем, оно того стоило.
Если вы не знаете, то я дам вам краткую справку о том, что собой представляет Люксембургский дворец. Он был построен в начале XVII века для Марии Медичи — королевы Франции и жены Генриха IV из династии Бурбонов. Сейчас там заседает сенат, а некоторые помещения отданы под временные выставки.
Зарегистрировав свои отношения, мы провели небольшой банкет для друзей и знакомых в Гранд Отеле напротив Национальной Академии Музыки, где вовсю гремела постановка Уорренрайта, как нового режиссера — его «Фауст», помните? Потрясающий балет. Новый сезон должен начаться в октябре. Я так за него рад! Банкет был нескромным, но это мы точно могли себе позволить.
Более того, мы умудрились договориться с директором Опера Гарнье, чтобы нам в лучших традициях позволили провести бал-маскарад, какие были частым явлением в XIX веке, и что вы думаете? Деньги творят чудеса. Всегда творили и будут. Непреложная истина!
У нас были красивые костюмы, пошитые на заказ в Италии — этакий широкий жест моего мужа, чтобы все было эстетично и наиболее оригинально. Конечно, нам не удалось воссоздать что-то столь же завораживающее, как когда мы впервые посетили маскарад в Национальной Академии Музыки в 1895-м году. Времена не те, и нравы не те, и в целом все совершенно иное. Даже мы не остались прежними.
В тот день я не мог до конца понять, что это действительно происходит со мной, и что мы теперь оба — супруги. Что мы теперь не просто вместе, а по-настоящему вместе, и вместе на всю чертову оставшуюся вечность. Конечно, никто не мог нас обручить в церкви, поскольку путь в святое место нам был заказан, но было что-то сокровенное и сакральное в самой сути такого события, как свадьба. Возможно, опять же, моя ужасная сентиментальность. Но для меня это значило и значит очень много.
Когда ты можешь назвать мужчину своим мужем, когда вы оба разделяете стремления и чаяния, когда вы становитесь настоящей семьей, или ячейкой общества, как говорят преподаватели и пишут в заумных книжках, что-то неуловимо, но меняется. Я чувствовал, да и до сих пор чувствую, что что-то изменилось. Нет, безусловно, он смотрит на меня с большой любовью и всегда проявляет заботу… И мне все равно кажется, что все стало еще более значимым и важным.
Солгу, если скажу, что в день свадьбы не трясся, как любая невеста. В тот момент на меня напала мысль, что все должно быть идеально. Почему и зачем — уже другой вопрос. Если люди женятся рано утром, а потом едут праздновать, то у нас все проистекало из вечера в ночь, по объективным причинам. Я был одет в костюм — черные брюки, белую рубашку и винный пиджак — и парфюм от Фрагонар. Джонатан же не изменял черной классической «двойке». Мы — по неведомой причине — подошли к вопросу свадьбы с особой щепетильностью, хотя за месяц до самого мероприятия мы обсуждали, что не было необходимости в чем-то слишком вычурном и дорогом. Как вы понимаете — не вышло.