— Ты слишком высокого о себе мнения, — раздалось в стороне. Голос ласковый и знакомый, казалось, давно утерянный между мирами.
— Какая встреча! Надо же! — Демон обозлился.
— Ты здесь незваный гость, и место тебе — взаперти. — Голос приближался, и я почувствовал, как что-то заслонило меня собой. Он. Защитил.
— И стало быть ты — тот, кто меня изгонит? — Опять смех, отвратительный, эхом отдающийся в пространстве.
— Ты его ад. — Почувствовав касание к пальцам, я ощутил прохладу множества колец, услышал перезвон тончайших браслетов и родное тепло.
— Не сам ли ты его обрек на это существование?
— Ты — порождение тьмы. Злой и бесчувственной. Тебе здесь не место.
— Ты всегда был со тьмой sur un bon pied! Разве не так? — Язвительно и бескомпромиссно, он атаковал словами и пытался вывести моего защитника из себя. — Тебе ли говорить о небесах и свете!
— Бедное сердце не твоя жертва. Ты хищник, и суть твоя — голод. В тебе нет ничего, что отличает благородную тьму.
— Вильгельм, тебе ли говорить об этом, тебе ли говорить!
— Ты гнусь и мерзость. Ты не заберешь его, как свою жертву.
— Ты всего лишь воспоминание. Тебе ничем ему не помочь! — Тогда во тьме прорезалась полоса света, который чуть меня не ослепил. Я вцепился пальцами в руку чародея, который не отпускал моих пальцев, держа в своих решительно и бескомпромиссно.
— Ты забываешься. Я сделал Джонатана мороем, а ты всего лишь жалкое порождение его проклятия.
— Ах, Вильгельм, — он приблизился к моему защитнику и прошипел прямо ему в лицо: — Дьявол борется с Богом, а поле брани — сердце людское. Ты уничтожишь его вернее, чем я сам. — Широкий и довольный оскал появился на его лице. На его чертовом лице, которое было едва ли отличимо от моего собственного. — Я бы на это посмотрел!
— Мерзавец! — Вильгельм вскинулся и вторая рука схватила моего демона за шею, хотя мне самому казалось, что если бы я попробовал его коснуться — он бы эфиром, черным дымом утек из моих пальцев.
— Я — яд в его жилах, самая черная суть, — Демон приблизил лицо, шепча Вильгельму в губы. — Убей меня и убьешь его, — язык коснулся нижней губы Хованского, отчего последний клацнул зубами, стараясь ранить.
— Пошел прочь.
— Я приду за ним, когда ты не сможешь ему помочь, — Демон широко улыбнулся и поклонился, словно придворный шут. — Или же, когда ты сам подчинишься мне, мой милый князь.
— Сгинь. — Вильгельм поморщился, глядя недовольно и даже зло.
— До скорой встречи! — И он исчез. Растворился в обступившей его тьме и рассеялся, гонимый то ли магией Вильгельма, то ли наступающим солнечным светом — где-то в настоящем, в моей реальности восходило солнце.
Мне показалось, что я вовсе не дышал, наблюдая за князем и демоном, а потом вздохнул так резко, что аж заболели легкие. Я смотрел на фигуру Вильгельма, которого увидеть не ожидал. Я был ему рад. На самом деле рад.
— Я думал, что больше тебя не увижу.
— Возвращаться — плохая примета, Уильям, — он не оборачивался, все смотрел в пустоту, где мгновения назад еще был мой личный ад.
— Почему ты здесь и откуда? — Подойдя ближе, я прикоснулся к его плечу. Осязаемый, даже теплый. Вполне себе настоящий и живой.
— Я теперь существую только в твоей голове, — его ладонь накрыла мою. Украшенная четырьмя кольцами: два на указательном пальце и по одному на среднем и безымянном. — И ты должен научиться жить без меня.
— Но ты есть. Почему ты не можешь быть всегда?
— Он прав, Уильям, — Вильгельм обернулся. — Я всего лишь воспоминание. А воспоминания имеют свойства исчезать из памяти, стираться, словно и их не было. Я перестал плутать в подлунном мире, виться за тобой, как тень. Теперь ты должен стать сильнее.
— Научи меня. Направь меня! Я не знаю, куда двигаться и что делать. Мне самому не справиться, как бы…
— …трудно ни было это признавать. Я знаю, Уильям.
— Так подскажи, прошу тебя! — Я схватил его за предплечья, смотря в такие же, как у меня самого. — Помоги мне стать таким же сильным, как и ты.
— Я помогу тебе лишь при одном условии.
— Каком же? — я вглядывался в его лицо, надеясь найти ответ прежде, чем Вильгельм его озвучил.
— Ты станешь сильнее меня.
— Но возможно ли…?
— Тебе решать. И только тебе.
Я проснулся в полдень — так показывали старинные напольные часы, стоявшие в углу комнаты. Все тело ломило, как после продолжительного жара, но я встал, чтобы подойти к письменному столу, где обычно хранил все важные книги, тетради с записями и даже украшения, доставшиеся мне «в наследство» от Вильгельма. Взяв в руки пергаменты, исписанные неровным почерком, в которых Хованский описывает секреты гадания на картах Таро и использовании маятника. То, с чего он когда-то начал. То, с чего стоило начать мне. Я должен был сдержать свое обещание, чего бы мне это ни стоило.
========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Вызов» ==========
Вы и представить себе не можете, как я был потрясен в ту минуту, когда Уильям впервые испил кровь человека. Он преобразился столь неожиданно и непривычно, что я бы, вероятно, задохнулся от восторга, если бы по-настоящему дышал. Уильям глотал кровь с удовольствием, облизывал губы и зубы, дышал глубоко, словно старался успокоиться после марафона или сильнейшего оргазма. Он прикрыл глаза, запрокинув голову, когда безжизненное тело упало к его ногам. Кровь застывала на коже, и Уильям одним движением стер ее пальцами с губ, чтобы после провести по ним языком. Но не это меня так поразило.
Когда он открыл глаза, посмотрев на меня с абсолютно осмысленным выражением, я увидел взгляд Вильгельма. Уверенный, знающий, чего хочет. Он шагнул от мертвеца, приблизившись ко мне, притягивая для поцелуя, кажущегося горячим, несмотря на внешний и внутренний холод.
Хованский всегда был намного более обольстительным, нежели Уильям. То ли времена так на него повлияли, то ли воспитание — не могу сказать точно. Я все еще до конца не мог понять, почему же они были такими разными, при том, что в целом являлись одним человеком, но, возможно, это было связано с тем, что в разные времена одна душа может представать совершенно различно, формируя новую личность.
Вильгельм мог без лишней скромности раздеться прямо с порога, увлечь меня в постель и предаваться ласкам достаточно долго, словно не зная усталости. И в первое время, даже несмотря на свою неопытность, он был настойчивым и завлекающим.
Уильям же таким не был вовсе. Он с интересом и волнением принимал мою инициативу, хотя сам ее не особенно проявлял. И вот в ту ночь первого кормления он явился совсем другим. Страстным, горячим, инициативным.
Прямо там, на улице, в ледяной подворотне, заметенной снегом, он предложил себя, не стесняясь и даже не задумываясь. И мне казалось, что он был в себе, абсолютно все понимал и знал, чего на самом деле хотел.
Осознание своей чувственности ведет к понимаю собственной жизни. Ваше тело и ваша плоть… Если она смущена желанием, или же если вы чувствуете отвращение к подобному, это говорит о вас многое. Определяет вас в некоторых важных вещах. Если вы знаете, что ваше тело хочет, кого и чего, и хочет ли вообще, вы понимаете самого себя.
И тогда Уильям по-настоящему, так мне казалось, захотел. Если я спрошу вас, занимались ли вы когда-нибудь сексом в подворотне рядом с трупом, это будет чем-то крайне отвратительным и даже вопиюще омерзительным, я уверен. Но даже это не останавливало ни его, ни меня. Вы ведь, конечно, помните, что многие моральные принципы перестают существовать для того, кто вынужден кормиться человеческой кровью, а потому и другие вещи перестают иметь значимость. Не было ни одной мысли, когда он стонал, прижимаясь ко мне ближе, вцепляясь пальцами в ткань пальто, что нас могут застать не только за столь непристойным и небогоугодным, но и поймать на месте преступления. Я был совершенно счастлив.
И счастье мое оказалось вызовом.
Я целовал возлюбленного и ощущал под пальцами безумие. Он полнился неистовством, звериной дикостью. Его поцелуи со временем стали не обжигать, а приносить боль — он кусал, впивался в мою кожу зубами, разрывая плоть. Она вскоре бы зажила, конечно, но факт оставался фактом — все выходило из-под контроля. Практически к финалу, прежде чем Уильям кончил, я понял, что что-то пошло не так. И, казалось бы, любой человек теряет способность связно мыслить и контролировать себя, достигая пика удовольствия, однако подобное в отношении новообращенного вампира могло быть первым и очень опасным предзнаменованием, особенно когда этот самый вампир начинает пить вашу кровь.