По большей части я выучил латынь, чтобы иметь возможность изучать иностранные тексты — полезный навык. Это оказалось довольно-таки просто. Мне постоянно хотелось как можно больше знаний, но получить их в селе, куда меня сослали, не особо представлялось возможным. Задумываясь над тем, как покинуть родину и как направиться на запад, туда, где было место разнообразным учениям, я старался понять, на какую страну стоило обратить внимание.
В Италии, Португалии и Испании было неспокойно — там царствовала инквизиция, а я был глубоко заинтересован в колдовстве и науке, чтобы иметь дело с подобной дрянью. Я был уверен, меня бы сожгли или сделали что похуже. Я смотрел на север и осознавал, что там мне места не было, и потому обратился на юго-запад.
Вот еще вам маленькая часть предыстории того, как я решил отправиться в Румынию, но всех карт раскрывать не буду, поскольку планирую углубиться в этот вопрос немного позже.
Мне кажется, что к приезду в Константинополь, я уже умер и вновь воскрес от жары. Это было невозможно тяжело. Я не мог привыкнуть к подобной температуре — мне было душно, болела голова и опухали руки, я отекал так сильно, и голова начинала кружиться, что каждый раз был готов упасть без чувств, стоило только вновь почувствовать на себе всю силу южного солнца. К тому же меня беспокоило далеко не только это. Всю дорогу мы с Ионом были вдвоем. Разговаривали о делах, об интересующих меня вопросах культуры Румынии, даже разучивали румынский язык, который казался мне по началу достаточно сложным, но мой господарь умел хорошо объяснять тонкости в любом вопросе. К тому моменту я мог изъясняться об очень простых вещах: мог что-то попросить или спросить, но не всегда понимал, что мне отвечали, а Ион старался объяснять мне разницу между словами и помогал освоить грамматические особенности, и у него это здорово получалось. Он разговаривал, как я уже упоминал, со мной на латыни, а я в свою очередь из любопытства пытался научить его различным русским выражениям. Нам, в общем-то, было чем заняться в дороге.
Я сильно тревожился, что не смогу удовлетворить Иона своими дипломатическими умениями — я этим не занимался, не был ни в коем случае мастером слова, и очень боялся его разочаровать. Постоянно обдумывая варианты развития событий, я набросал в голове мысленный план, надеясь его осуществить. Если быть чуть более точным, основательно задумавшись над аргументами в пользу послабления дани для народа Иона, я собирался логически обосновать и объяснить султану, к какому положению дел приведет нынешняя политика и как можно было изменить ее курс для улучшения не только качества жизни завоеванных земель, что стали частью Османской империи, но и для получения максимальной выгоды в отношении экономического положения.
Если рациональная часть меня работала безустанно и успешно, то эмоциональная нервотрепка не прекращалась от слова совсем. Да и как можно было совершенно беспристрастно рассуждать, когда рядом человек, к кому желание горит так ярко, а мысли вновь и вновь возвращаются к тому, насколько у Иона красивые глаза и точеная линия профиля. Я искренне хотел ему угодить, порадовать, да и мог ли я сделать это как-либо иначе, нежели озаботившись судьбой его людей, что ждали возвращения господаря с хорошими новостями.
Я совершенно не представлял, какое отношение, кроме благосклонного, имел ко мне Ион. Он был добр ко мне, напоминал, когда стоило поесть или прилечь, ведь я мог углубиться в чтение или в собственные мысли так сильно, что абсолютно об этом забывал. Мое сердце полнилось нежностью, но с его стороны я не замечал похожих чувств, и это меня расстраивало, но было совершенно очевидно, что он был мужчиной, которому не чужды женская постель и ласка, и который скорее даст руку на отсечение, нежели примет подле себя в качестве любовника неопытного юношу. Я знал в лицо его многочисленных любовниц, и все они были как на подбор — красивые, стройные, с налитой грудью и выразительной сексуальностью. Могло ли быть ему дело до меня — высокого и худощавого юнца из бог весть какой столицы? Князь без княжества и, в общем-то, на чужой земле просто никто.
Я не верил в то, что меня можно было любить. Меня не любила моя мать, которая с удовольствием избавилась бы от меня, если бы могла, ведь я был для нее позором. И я даже не думал, что он сможет меня полюбить. Мне этого отчаянно хотелось, не скрою, но чем больше я об этом думал, тем сильнее меня расстраивало, что я не был его достоин. Не умом, не характером, а лишь мужским телом. Я забавлялся мыслью, что будь я прекрасной женщиной, то уже давно бы оказался в числе прочих дам у него на ложе и он бы с большим удовольствием лишил меня девственности — отчего-то я был совершенно уверен, что ему бы это понравилось.
Он охотно меня слушал, внимал, задавал вопросы, но все они были далеки от вопросов личных чувств и эмоций, связанных с моим пребыванием в Валахии, путешествием в Константинополь или же обсуждением нравов различных народов. А мне хотелось его поцеловать. Поцеловать чувственно, примкнуть губами к губам с невыразимой нежностью и любовью, что убивали меня изнутри, выжигали, как пламя инквизиторского костра. Но это было исключительно невозможно.
К концу пути я уже по большей части дремал или спал — утомился от постоянных головных болей, ведь я не мог есть и даже полноценно дышать. Надо отдать господарю должное, что он не оставил меня на попечении прислуги, а сам старался обо мне позаботиться. Видимо то, что я упал в обморок у него на глазах, не могло оставить столь добросердечного человека равнодушным. А мне хотелось жестоко обмануться в том, что он делал это не из обыкновенных добрых побуждений.
И вот, когда жара немного спала, и когда мы въехали в столицу Османской Империи, нам было сказано ждать. Мы ждали долго, достаточно, чтобы заскучать и усомниться в том, что нас вообще примут. В это время мы чем только ни занимались — рассматривали окрестности, гуляли по базару, где продавались интереснейшие специи, украшения и даже книги на абсолютно непонятном языке.
Мы гуляли вдвоем. Оказалось, Иону было очень любопытно со мной разговаривать, и он был рад иметь рядом с собой столь интересного человека, который умен не по годам и знает так много, что удивит любого мыслителя. Меня подобные слова смущали, но слышать их было бесконечно приятно. Прохаживаясь между лавками, где продавали бусы и браслеты, да и множество других украшений, я решил выбрать себе серьги с камнями цвета морской глубины. К слову, Ион был удивлен, узнав, что я ношу женские украшения, но оценил это как «привлекательную причуду». Я разжился не одним украшением, которое собирался забрать с собой в Куртя-де-Арджеш. Мне нравились яркие ткани и ароматные специи, причудливые кольца, ароматы иноземных блюд и музыка, разносившаяся по площади и создававшая особую атмосферу чарующей восточной сказки.
Я разжился ярким платком небесного цвета, что набросил на шею. Время уже вовсю клонилось к закату, и я стоял, вдыхая запах пряностей и древнего города. Мне казалось, что там могло твориться настоящее волшебство. На этой самой рыночной площади, над которой взмывали ввысь песнопения, похожие на колдовские. Я заслушивался, глаза закрывались сами собой, а тело переставало подчиняться. Руки следовали за музыкой и голосом. Чудилось, что я весь становился этой музыкой, ветром с Черного моря и падающим за горизонт солнцем.
Спустя некоторое время к нам подошел слуга и произнес:
— Мой господин!
Я чуть улыбнулся, открыв глаза и посмотрев на Иона, который, как мне показалось, любовался мной в ту минуту и ответил:
— Пора.
========== Дневник Уильяма Холта: «Сожаления» ==========