Мы прибыли чуть опоздав, но большинство поступило ровно так же, а потому пришлось кивать множеству знакомых, как только мы покинули экипаж. Я уже чуть было по привычке не взял Джонатана под руку, вовремя успев себя одернуть, но Уорренрайт сам взял меня под локоть. Нам уже было глубоко плевать не только на чужое мнение, но и на весь этот свет, ведь если бы кто-то захотел причинить нам вред, мы могли просто его убить, и в Англии в любом случае не были намерены оставаться даже на ближайшие несколько лет, а английское общество и французское не то чтобы особенно ладили и общались, да и у каждого были свои сплетни и пересуды.
Я осматривался и подмечал новые и не очень лица, с кем-то здоровался, а кого-то специально старался не замечать. Мы привлекали внимание и внешностью, и «неприличными» жестами, ведь мы держались под руку, мило беседовали и чуть ли не целовались у всех на виду. Но, возможно, мне лишь казалось, что я вел себя слишком откровенно и несдержанно, а никто и вовсе не обращал на нас внимания, ведь обычно люди заняты собой и только собой. Я уяснил достаточно давно, что если ты хочешь скрыть нечто очевидное и яркое, представь это у всех на виду, ведь чем приметнее, тем незаметнее. Любая вещь, которая должна быть сокрыта от людских глаз, имеет свойство исчезать, будучи прямо под носом.
Пока мы всем пожали руки, я уже утомился, а потому перед первыми танцами решил перекурить. Мы стояли на самом верху и курили папиросы, а потом пошли вальсировать. Мне не особенно хотелось, но ради приличия я все-таки согласился потанцевать. А потом мне спокойствие испортил полковник Элдридж, который вдруг решил со мной поздороваться, вспомнить похороны Адама, и как-то по-особенному он смотрел на моего Джонатана. Не так уж тяжело заметить, что человек нравится человеку, а потому меня это покоробило, даже несколько разозлило, хотя такой реакции я и от себя не ожидал. Уорренрайт вышел с ним побеседовать и прогуляться, хотя между нами возник небольшой спор на эту тему, но Джонатан всячески заверил меня, что зря мне не нравится человек лишь потому, что мой возлюбленный ему приглянулся.
Мы вернулись домой через некоторое время. И я был вне себя. Я видел, как полковник поцеловал Джонатана. В тихой ярости, я хотел порваться его убить, но Уорренрайт убеждал меня, что не стоило лишний раз отправлять кого-то на тот свет из-за одной ошибки. Я не ревновал Джонатана, потому что полностью ему доверял, но подобное поведение не было допустимо в сторону моего мужчины, и мне хотелось проучить полковника за излишнюю вольность. Джонатан чуть ли не сдерживал меня за плечи и убеждал, что не нужно злиться и стоит отпустить, ведь Ричард Элдридж не был виноват в том, что Уорренрайт ему понравился.
— Он целовал тебя! — Я вскипел и покачал головой, а потом распустил отросшие волосы и запустил в них пальцы. — Он. Тебя. Целовал!
— Уильям, прошу тебя, не делай из этого трагедию.
— Это не трагедия. Это вызов!
— Он сделал это, не зная, что я состою с тобой в отношениях. — Джон спокойно и старательно приводил меня в себя.
— Он еще ответит за то, что позволил себе поцеловать моего мужчину! Моего!
Мы препирались достаточно долго, но потом я все-таки успокоился. Джон налил мне бренди, а я сидел в кресле, не переодевшись, когда уже занимался рассвет, и думал. Думал о том, как поступить. Я не привык разбрасываться обещаниями и намерениями, озвученными вслух, а потому просматривал наиболее подходящие варианты. И остановился на достаточно простом и действенном — на магии. И это меня в корне удовлетворило.
Когда Джонатан лег спать, я лег вместе с ним, но притащил в кровать трактаты и записи о колдовстве, связанном с человеческим сознанием, надеждами и чаяниями. Если я не мог воздействовать на полковника в реальности — Уорренрайт бы этого совсем не оценил, — меня вполне устроило бы влияние извне, с другой, с теневой стороны.
Я ведь всегда был больше, чем человек, больше чем вампир. Я был колдуном, достаточно талантливым, чтобы в любой ситуации иметь возможность положиться не только на свой разум и физические возможности, но и силу, недоступную большинству людей. Ощущение грело приятностью, всесильностью, вседозволеностью. Мне не хотелось отомстить, ведь это было глупо. Мне хотелось проучить.
Найдя необходимую главу в книге, я увлекся чтением, уже продумывая план, как собирался поступить и когда намеревался раскрыть все свои карты. Планируя свою маленькую шалость, в моем случае походившую на воспитательную меру, я знал, что Джонатану это не понравится, но он достаточно хорошо понимал, что я был человеком с далеко не самым положительным нравом, тем более со своеобразным характером, а потому я не думаю, что он ожидал, что я отступлюсь.
Я прочел достаточно, чтобы удовлетворить потребность в дополнительных знаниях, и решил незамедлительно провести небольшой обряд, прочитать заклинание, но Джонатан проснулся, велел отложить книжки и притянул меня к себе. Решив немного повременить, прижавшись к Джону, я позволил себе отпустить мысли на некоторое время и расслабиться, чтобы крепко поспать в объятиях возлюбленного. Все в этой жизни вопрос приоритета, не так ли?
И только в следующую ночь полковник Ричард Лейн-Элдридж ни с того ни с сего решил, что спал с моим мужчиной. И вскоре я планировал его жестоко разуверить.
========== Дневник Уильяма Холта: «Раскрывая карты» ==========
Решающий день настал. Я лично написал письмо полковнику Элдриджу, в котором приглашал его в мое фамильное поместье. Я ни в коей мере не собирался спускать с рук этому человеку посягательство на моего возлюбленного. Мысли о том, что он принимал все происходившие с ним вещи как должное, меня не просто оскорбляли, а по-настоящему выводили из себя. Мне порядком осточертела вся эта игра, хотя она и шла по моим правилам. Это было отвратительное ощущение, словно бы у тебя что-то украли, и делали это нагло, словно так и было положено. Ричард Лейн Элдридж не имел никакого права даже мечтать о моем Джонатане, не то чтобы владеть им, даже в своих фантазиях. Я ведь знал, все знал, как он его брал, как целовал, какие слова ему говорил, и все это разжигало во мне такую бурю негодования, злобы и ненависти, на которые я только был способен в самом спокойном своем состоянии. Мне хотелось его убить, растерзать не только горло, но и его всего, чтобы он никогда не посмел более существовать в своем грешном человеческом теле. Но я понимал, что это неправильно, и этот человек не заслуживал смерти, однако моя мстительная и жестокая сущность считала совершенно иначе.
Я ждал намеченного дня, приготавливался, чтобы встретить его не просто как подобает, но так, чтобы у Ричарда не осталось ни единого сомнения, что здесь хозяином положения был лишь Уильям Холт, древний колдун и чертов вампир, который может не задумываясь прикончить его в любую секунду. Мне нравилось быть опасным, недоступным, непонятным и таинственным. Я хотел быть для него воплощением самого демона, самого Дьявола, прекрасного падшего Ангела, чей меч готов обрушиться на его шею. Я хотел поквитаться. Всей своей душой.
Слоняясь по комнате, будучи уже одетым, причесанным и готовым к принятию гостей, я не мог отделаться от мысли, что мой возлюбленный этого не одобрял. Уорренрайт следил за моими передвижениями молча, стараясь то ли угадать, то ли проанализировать то, что я задумал. Но Джонатан не говорил ни слова. Это было бесполезно.
У меня было прекрасное расположение духа. В собственном доме я чувствовал себя уверенно, на зависть всем сомневающимся и считающим меня эмоциональным рохлей. На самом деле, мой характер очень специфический, агрессивный и даже жестокий. И если на протяжении двух книг я казался вам взбалмошным и несдержанным — вы ошиблись. Насколько я сам могу судить, меня можно принять за вовсе невозмутимого человека, достаточно высокомерного, но абсолютно знающего себе цену. Я стал таким, не родился, выучился за долгие годы. Чем старше, тем спокойнее становился, и к почти тридцати человеческим годам сумел лишиться большинства реакций; мои взгляды приобрели индифферентный характер, и многие вещи перестали меня не то что беспокоить, а вовсе интересовать.