Наверное, нелегко было постороннему человеку предположить у отца Порфирия врожденное чувство юмора. Оно растопляло последние остатки скованности в общении со Старцем, но самое главное — оно было основным лекарством, врачующим тебя от замкнутости и уныния. Жизнерадостность, веселость и доброта отца Порфирия притягивали к себе людей.
Уже с первых слов на исповеди ты чувствовал — Старец понимает тебя. И не было никакого страха, ты не слышал никаких порицаний.
Да, конечно… он принимал тебя таким, каким ты есть. В этом он был близок с отцом Паисием [134]. С одним молодым человеком он разговаривал 12 часов подряд, и в конце концов юноша ушел исцеленным.
Одним из главных даров, которых он сподобился от Бога, было его открытое сердце, в которое ты входил и там обретал покой.
Потом он брал скальпель и начинал потихоньку очищать твои раны.
Он никогда не отступал назад.
Отец Порфирий хотя и огорчался, но никогда не гневался, когда видел, что к нему приезжают люди ленивые, лукавые, эгоистичные, не готовые к беседе. Он обладал безграничным терпением и снисходительностью к нашим грехам, но не для того, чтобы оправдывать их, а чтобы пробудить в нас усердие к их преодолению. И чтобы помочь нам в этой борьбе, Старец пользовался своими дарованиями, преисполнявшими души посетителей удивлением и страхом. Иногда он чудесным образом исполнял просьбы приходивших к нему, но эти чудеса никогда не проходили без глубочайшего духовного воздействия на просителей. Отец Порфирий старался дать людям не временное облегчение, но нечто более существенное, вечное. И действительно, он поступал бы с приходящими несправедливо, если бы ограничивался только решением их временных трудностей, оставляя для них закрытыми врата Рая, где уже не будет никаких проблем. Однако когда Старец видел отсутствие возможности для духовного контакта с целью спасения души по причине эгоистического сопротивления людей, то не прибегал к своим дарованиям. В противном случае он бы еще более отяготил души этих людей, когда предложенные им дары были бы оставлены ими без внимания. Отец Порфирий ждал, пока не прекратится сопротивление. В таких случаях он молчал. Но это молчание не было проявлением безразличия к людям, потому что он помогал им своей молитвой, которая была еще более действенной, чем его слова. Он никого не оставлял без помощи, хотя некоторые и обижались на то, что Старец ничего не говорит. Иногда его молчание было связано с острыми приступами мучивших его бесчисленных болезней, иногда — с отсутствием внутреннего извещения о том, что сказать, а иногда — по причинам, которые знали только Бог и он сам.
Однажды вечером я приехал к отцу Порфирию в монастырь и спросил его совета относительно одной моей проблемы, которая не терпела отлагательства. Он сказал мне: «Я очень болен и не могу сосредоточиться. Хочешь, чтобы я ответил тебе сейчас, как подсказывает мне логика, но здесь есть опасность ошибки, или придешь завтра, чтобы я мог собраться с силами?» Я ответил: «Ничего мне сейчас не говорите, Геронда. Я приеду завтра утром». На следующий день я получил ответ.
В решении различных проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться, Огарец был очень рассудителен. Он рассказывал: «Однажды ко мне пришла одна актриса. Она была в страшном отчаянии, потому что ее бросил любимый человек. Я видел ее душу. И что же там было? Руины. С чего же начать? Я начал с чего‑то простого. Дал ей епитимию, чтобы она каждый день делала что‑то малое. Если я тебе скажу, что я велел ей делать, то ты рассмеешься. Но для нее именно таким и должно было быть начало. У этой женщины было доброе устроение. По мере исполнения того небольшого правила, которое я ей назначил, ее душа будет успокаиваться, и она придет в себя. Тогда я назначу ей более серьезное правило, и так она мало–помалу приблизится ко Христу».
134
Схимонах Паисий (Эзнепидис), 1924–1994. Один из самых известных святогорских подвижников нашего времени. — Прим. перев.