Каждый раз, приходя к отцу Порфирию, я всегда делал одно и то же: клал свою голову ему на колени и, ничего не говоря, молча молился о нем, о своих близких, обо всех нас. В таком положении я оставался несколько минут. А Старец, в свою очередь, клал епитрахиль мне на голову, брал ее, слегка сжимая, в свои руки, и молился вместе со мной. Часто я отчетливо чувствовал его дыхание и биение его сердца. Если иной раз я приезжал с головной болью или другими недомоганиями, то после исповеди все проходило. В этих случаях, уходя, я считал, что получил большое благословение. Когда я ехал на своей машине домой, мне казалось, что я похож на аккумулятор, хорошо заряженный благословением Старца.
Однажды я спросил отца Порфирия:
— Геронда, зачем Вы обхватываете мою голову руками?
И он мне ответил:
— Чадо мое, когда ты молишься, молюсь и я. Держа в своих руках твою голову, я беру твою душу и, показывая ее Христу, прошу Его помиловать тебя, помочь тебе, вразумить тебя и дать тебе все, в чем ты нуждаешься. И тебе, и всей твоей семье.
Отец Порфирий имел много благодатных дарований. У него были дар терпения и дар бдения. Ночами он не спал, посвящая их молитве за всех людей, и особенно — за страждущих от тяжелых болезней.
Он сам всегда говорил: «Я буду молиться, но этого недостаточно. Надо, чтобы вы соответствовали моей молитве. Потому что Бог, желая послать нам Свою благодать, должен найти нас стоящими с распростертыми руками, готовыми принять Его благодать. Исцелит Он нас от наших недугов или же попустит и дальше продолжаться испытанию болезнью, Он всегда действует, имея в виду нашу душевную пользу».
При первых встречах с отцом Порфирием я всегда волновался и чувствовал нерешительность. Как подойти, как спросить, как получить ответ? Когда Старца не было в Каллисии, либо он по причине болезни не принимал, или же только молча давал благословение, я чувствовал в душе пустоту. Мало–помалу отец Порфирий освободил меня от этой робости. Однажды он сказал мне: «Ты знаешь, я чувствую, что очень помогаю тебе, молясь за тебя». «Я очень рад от Вас это слышать, — ответил я, — потому что и я чувствую
Вашу молитву. Благодарю Вас и прошу не переставать молиться за меня. Всегда, особенно в минуты испытания, я прошу у Христа помощи Вашими молитвами и всегда чувствую, что получаю просимое». Старец просиял от радости и ответил: «Что ты говоришь, чадо мое! Ты так делаешь? Я тоже это чувствую».
В другой раз он сказал мне: «Ты знаешь, я вижу, что помогаю тебе больше своими молитвами, чем наставлениями. Я всегда поминаю тебя на молитве. Ты тоже молись за меня, грешного». Эти слова были ответом Старца на мое недовольство тем, что не удается часто с ним видеться и беседовать. «Я Вам очень благодарен, Геронда, — сказал я. — Сейчас Вы освободили меня от бремени, которое сильно тяготило меня, поскольку и Вас я отягощал. Теперь уже я не буду расстраиваться из‑за того, что не могу Вас увидеть или с Вами поговорить. Достаточно, что Вы будете молиться за меня, и тогда я получу от Христа помощь. И это будет самая великая помощь, какая только может быть».
Однажды вечером мы пришли в Каллисию. Во дворе перед кельей Старца мы увидели множество паломников, ожидавших своей очереди. Мы были последние. Когда подошла наша очередь, уже стемнело. Мы заходили к отцу Порфирию по одному, и, когда все исповедовались, Старец проводил нас до монастырской ограды. Хотя он и очень устал, но находился в приподнятом настроении. Стояла дивная летняя ночь. Легкий ветерок веял прохладой, и из‑за поросших соснами холмов поднималась полная луна.
В этом чудном месте, посеребренном бледным светом луны, который придавал всему, как живому, так и неживому, неземной вид, Старец счел удобным поговорить с нами о молитве. Он учил нас не теории, а практике. Отец Порфирий всегда учил своим примером. Нас было четверо, Старец — пятый. Он повернул нас лицом к востоку, двоих поставил справа, а двоих — слева от себя, посередине встал сам и сказал:
«Сейчас будем творить умную молитву. Сперва я буду произносить слова, а потом вы будете их повторять. Но будьте внимательны, не торопитесь и не волнуйтесь. Говорите спокойно, смиренно, с любовью, нежно».
И Старец начал молиться своим тонким, мягким, выразительным голосом: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Он очень медленно произносил слово за словом, без всякой спешки, как бы стоя пред Христом и обращаясь к Нему. Он делал большую паузу после слова «Христе» и слова «помилуй мя» произносил с просительной интонацией. И мы всякий раз повторяли за ним молитву, пытаясь подражать ему, тембру его голоса и, если это вообще возможно, его душевному расположению. В какой‑то момент отец Порфирий перестал громко произносить молитву, только губы его продолжали шептать ее. Мы сделали то же самое. Сколько продолжалась эта наша ночная молитва? Не помню. Единственное, что помню, это охватившее меня чувство умиления, которое невозможно описать человеческими словами.