- Что касается меня, то нет. Но не думаю, что ваша идея создать клуб была бы принята здешним обществом.
- О, да я и не имею права воплощать здесь свои идеи. Если я и останусь у вас, то ограничусь только тем, что буду зарабатывать хлеб насущный. Я только думаю о Джофри. Мы не были слишком суровы в Диксонвиле, но и там у него было одно-два столкновения с местными властями.
- По какому поводу?
- Женские прелести, - коротко сформулировал Диксон. - Он просто не может устоять. Ничего при этом серьезного у него на уме нет. Но не все это могут понять. Несколько разъяренных отцов и ревнивых мужей преследовали его с ружьями. В полном смысле этого слова. Тот же Биллингс, который привез его сюда, прострелил ему ногу, когда он вылезал однажды ночью из окна спальни Фелисити Биллингс. У него на одной ноге практически нет голени.
- Он женат?
Впервые за эти две недели Диксон рассмеялся.
- По крайней мере, я этого не знаю, но почти уверен, что нет. От пули он еще может увернуться, но сварливая жена дома быстро усмирила бы его пыл.
Ну и жизнь! Совсем не такая, как у меня. Бешеная скачка по сравнению с моей хромающей трезвой трусцой. А в нем даже легкая хромота казалась романтической, особенно когда стала известна ее причина. Как никогда раньше, мне захотелось узнать, была ли Линда или Джудит предметом его интереса на этот раз. И хотя не было реальных оснований полагать, что это одна из них, я все равно не мог отделаться от этой мысли. Почему Эдвард задал свой вопрос? Почему Джофри просто не ответил: "Ты маленький наглец. Я делал то-то и то-то."? И Линда сама сказала, что уходила из дому, а я имел доказательство отсутствия Джудит.
Я пытался откинуть в сторону эти мысли, убеждая себя, что я не разъяренный отец и не ревнивый муж. Но мысли не покидали меня, и после ужина, оставшись в кухне наедине с Джудит, я подвел разговор к тому моменту, когда вполне естественно прозвучал вопрос:
- Джудит, - начал я, полностью сосредоточившись на перьях, которые точил. - Ты, я думаю, вчера навещала Люси Стеглс?
- Нет, а что?
- Просто хотел узнать, как она. Кажется, Майк не ходил к ней на этой неделе.
- Миссис Мейкерс же говорила вам сегодня утром. Она была там вчера.
- Так ты видела ее?
- Да, - отрезала девушка, но я при этом испытал такое облегчение, что даже ее тон не имел никакого значения. И словно чтобы сгладить свою грубость, она добавила:
- Я ходила к Битонам. Ральф привез отрез муслина из Салема, и Кристина шьет мне платье.
Теперь я нашел в себе силы поднять глаза. Если Линда была у Люси, а Джудит у Кристины, то никто из них не мог проводить время с Джофри Монпелье.
Итак, я поднял голову и сказал:
- Скоро уже можно будет надеть платье из муслина. Какого оно цвета?
- Белое в красную крапинку, и к нему вишневые ленты.
- Совет не одобрит, но я уверен, что тебе оно очень подойдет.
Лицо девушки засветилось такой радостью, что я едва ли не раскаялся в своих подозрениях.
На следующий день, в воскресенье, мы все отправились в дом собраний, перестроенный в ненадежную крепость. Задняя часть помещения была завалена запасами провизии, мешками муки, мясом, копченой ветчиной, глиняными кувшинами с медом и соленой говядиной. Эта картина служила постоянным напоминанием об опасности, которую еще нельзя было считать миновавшей. Тягостное впечатление усиливалось молитвами мистера Томаса, который заунывно тянул что-то о ночном кровопролитии, о сверкающей в лучах солнца вражеской стреле. А я старался вспоминать все хорошо известные мне псалмы, которые часто перечитывал с тех времен, как Шед впервые спел их мне, все те успокоительные строки, в которых можно было найти слова утешения столь необходимые в нашем положении. И от мыслей этих моя неприязнь к этому убогому маленькому человечку росла.
Как обычно, я занял место, с которого мог видеть Линду. Рядом с ней сидел Эли, важно держа на руках одного из близнецов, братец которого сидел на коленях Линды. Их забавные крошечные личики, такие похожие, сияли румянцем и здоровой чистотой. Ослепительно золотистые кудряшки отливали на солнце, и, казалось, отражали солнечные лучи. Линда выглядела как обычно приземленной, подавленной копией своего былого существа. И все равно что-то неуловимое отличало ее от других женщин, покорно и неподвижно сидевших с детьми на коленях. Пряди ее волос, выбившиеся из-под платка, хранили прежний блеск, головка грациозно сидела на длинной тонкой шее, линия которой плавно переходила в прямые узкие плечи. Она была укрощена, связана, скована, но не погасла, не увяла, как другие, под тяжестью замужества и материнства. Даже Зилла Камбоди в полном расцвете юности не могла сидеть и двигаться с такой непринужденной грацией. Нетрудно было заметить, который из близнецов был большим шалуном. Непоседливый близнец с громким визгом протянул пухлую ручонку через плечо Линды и вцепился в бороду Эли. Линда отодвинулась подальше на край скамьи, а Эли резко оттолкнул дерзкую ручку. Но в Джеймсе, вероятно, воплотились все неукротимые черты материнского характера. Он еще настойчивее потянулся, твердо упершись ножками в колени Линде, и ему удалось дотронуться до манящей золотистой растительности на отцовской щеке, что вызвало радостный и удовлетворенный смех малыша. Эли сделал Линде знак и передал ей Джона спокойного мальчугана, приняв у нее из рук Джеймса, которого тут же усадил себе на колени сильным и властным движением. Я думал, что мера эта окажется действенной, на это рассчитывал и Эли. Малыш немного успокоился, уставился на мистера Томаса, бормотавшего что-то о каре Господней, которая неминуемо падет на головы отступников. Со своего места мне было прекрасно видно, как Джеймс сосредоточил все свое внимание на изучении собственной ноги. И вдруг в воздухе, над головами ошеломленной публики, пронесся крошечный башмачок Джеймса из овечьей кожи с развевающимися шнурками. Даже мистер Томас не мог не заметить этого беспорядка, и мне показалось, что в этот момент он раскаялся в своем требовании, чтобы все без исключения посещали собрание. Эли встал и на цыпочках направился к двери, потревожив одного-двух сидящих. Шлеп-шлеп - раздались увесистые удары руки Эли. Линда оглянулась, встревоженная и смущенная. Громкий вой, подобного которому мне до того еще не доводилось слышать, сочетал в себе и возмущение, и ярость, и боль - всю гамму чувств, вызванных этим жестоким наказанием. Крики оборвались так же резко, как и начались. Мистер Томас вернулся к своей проповеди, а Эли так же бесшумно прокрался на место, как мешок, держа под мышкой неугомонного сынишку.
На улице было солнечно, и даже тепло для этого времени года. Люди собирались группками. Мужчинам еще удавалось общаться в течение недели, для женщин же собрание было единственной возможностью обсудить новости. Большая толпа окружила Ральфа и Ханну, наших молодоженов, другие собрались вокруг Люси Стеглс, впервые за все это время появившейся на людях. Линда и Эли опустили на землю свою беспокойную ношу, дав детям возможность порезвиться на солнышке.
- Как тебе этот негодник? - спросила Линда. - Разве не странно? Они так похожи, что даже я едва различаю их, и все же один - просто ангел небесный, в другого же словно дьявол вселился. Да, возьми-ка тот башмачок, Эли. Мне так трудно их шить. Жаль будет, если один потеряется.
Эли вернулся в помещение, а Линда шепнула мне:
- Он так и не заметил ожога, все быстро затянулось.
Взгляд, который сопровождал эти слова, установил между нами нечто вроде заговора против Эли, от этого сердце мое потеплело и затрепетало.
- Очень проказливый ребенок, - продолжал разговор Эли, вернувшись к нам. - Его нужно наказывать. Когда я шлепнул его, то заметил что-то вроде следов ожога на руке. Наверное, он опять баловался с огнем.
- А кто из них кто? - быстро перевел я разговор на другую тему.
- Это Джон, - начала объяснять Линда, показывая на крошку, который, опустившись на корточки, терпеливо собирал ромашки. - А тот - наш негодник Джеймс. Их даже по состоянию одежды можно различить.