Прикосновения маленьких рук, этот пронзительный взгляд и голос, так выразительно произносящий всего одно лишь слово, заменяющее тысячи...
И он, стоящий на колене...
Кажется, когда-то давно ему часто приходилось упираться коленом в пол или в землю и стоять так подолгу, пока все не разрешится...
Мужчина все смотрел в эти болотистые глаза и не мог понять, что за воспоминание она в нем пробудила. Размытые картинки проплывали в его голове, но он не мог собрать их в одно целое. Глаза, руки, колено, голос...
Грудь его сдавил спазм.
Он осторожно коснулся ее рук, но не отнял их от своего лица. В ту секунду ему показалось, что взгляд девочки прояснился, а сама она изменила свой облик на мгновение и превратилась в совершенно другого человека. И тогда с его губ невольно сорвалось, словно отдаленное эхо в лесу, одно лишь слово:
- Вера...
Девочка ахнула и резко отпрянула от мужчины, отворачиваясь, чтобы он не видел ее лица.
А Вера, тем временем, дрожала и всеми силами пыталась подавить румянец на щеках. На щеках? Да она вся пылала! Как успокоиться, как снова овладеть собой?
Спустя недолгую паузу она вновь услышала его голос за спиной:
- Ты... ты так похожа на свою мать.
Странно, но почему-то Вера не почувствовала облегчения. Ей даже стало слегка досадно: она будто разочаровалась в том, что он ее... ни признал по-настоящему.
Да, возможно, ей хотелось, чтобы он узнал ее - узнал Веру, ту Веру, прежнюю Веру, а не ребенка. Ах, если бы хоть кто-нибудь, даже этот презренный человек, узнал ее, принял ее, понял, что она - это Вера!
Но она не могла, боялась, не позволяла самой себе признаться в этом желании.
Но уже не могла сдерживать себя.
Чувства захватили ее.
Она хотела, чтобы он перестал принимать ее за Катю. Она не Катя! И ей не нужны эти подлые игры, в которых ловок только он. Все эти хитрости чужды ее натуре! Она не умеет лгать, не умеет играть, как актриса, не умеет манипулировать, не умеет...
«Ты так похожа на свою мать».
А если хотелось выкрикнуть: «Да потому что я и есть она! Я Вера! Вера! Я - ВЕРА!»
Но разум ее был сильнее сердца, и здравомыслие все же укротило ее страстность. Она услышала саму себя: «Поверь, будет лучше оставить его в неведении. Но ни к чему его отталкивать теперь».
Вера повернулась к нему, но ничего не сказала. Она ждала.
- Я подвезу тебя домой? - Но этот вопрос прозвучал утвердительно.
Вера кивнула.
13.
Они молчали всю дорогу.
Неловкость разбавляло негромкое радио, которое обычно раздражало Веру, но не в этом случае. И хотя радио позволяло немного отвлечься от гнетущих мыслей, Вера, да и Никита тоже, не могла полностью расслабиться.
Они оба были скованны, как будто им обязательно нужно было о чем-то говорить, но у них не получалось.
Между тем гнев и все ему соответствующие эмоции понемногу отпускали Веру. Ей больше не хотелось ругаться, спорить, доказывать. Будто она так тщательно рассматривала картину, как вдруг заметила загадочную деталь, без которой смысл произведения был неясен или же воспринимался иначе.
Но теперь она чувствовала тупое отчаяние сдавшегося человека. О да, она сдалась, сдалась тому, кого так сильно презирала и кому так страстно желала отомстить. И на что ее хватило? На маленький, молниеносный скандал посреди проспекта? Она ведь ничего не добилась, не удовлетворилась. В итоге сама попалась в сети, которые плела для жертвы, да еще и покорилась. Замечательно!
- Останови здесь. Там дальше не проедешь.
- А далеко тебе идти будет?
- Ты, конечно, уже и забыл все.
Она все же дала ему адрес дома, в котором они жили. Никита знал, что это дом ее, Вериной, матери всегда, но за долгие годы отсутствия фотографическая память начала ему изменять.
- Да... забыл... - Виновато признал он, выглядывая из окна на улицу. Он не стал задумываться над ее словами, хотя и было странно, откуда Катя осведомлена об их с Верой жизни. Может быть, они с матерью в таких тесных отношениях, что у них почти нет никаких запретных тем для разговоров? Что ж, это хорошо (и отчасти плохо), что она так много знает о своем отце...
- Я пойду, - сказала она натянуто и с небольшой неохотой в голосе, которой сама удивилась. Вера открыла дверь, но нарочно медлила, дожидаясь его действий.
Никита все колебался, и необъяснимый страх сдерживал его. Но, когда она уже переступила через дверь машины, он быстро схватил ее за руку, надеясь, что не грубо, и сказал:
- Катя.
- Что?
- Как там... - И он осекся, все не решаясь.
- Кто? - Она пытливо смотрела ему в глаза, а ее собственное сердце бешено колотилось.
- Мама, - выдавил он, и ему словно стало легче, потому что язык его сразу же развязался. - Как она? С ней все хорошо? Она не болеет?