- Выгляжу на фоне тебя как бродяга, ей богу.
Вера рассмеялась.
- Мне бы тоже не мешало привести себя в порядок, - продолжил он, когда они уже шли по улице навстречу заходящему солнцу и щурились.
- Так что же мы ушли? - Вера остановилась.
Никита засмеялся.
- Детка, мне это совсем не обязательно. Мне достаточно принять душ и расчесать волосы, чтобы они не были похожи на вороново гнездо. Идем.
Вера стояла в «своей» комнате и смотрела в зеркало, пока Никита собирался. Она все никак не могла поверить, что это ее отражение, а не чье-то другое: синее кружевное платье, скрывающее ключицы и плечи, подолом чуть ниже колен. Она касалась руками этой ткани и не верила, что она облегает ее тело, никогда не знавшее таких дорогих вещей. Она касалась своих пышных локонов, никогда не знавших дорогих косметических средств. Она смотрела на свои губы, теперь подчеркнутые матовой помадой бежевого цвета; брови такой четкой формы; и кожу, похожую на хрусталь.
Вере казалось, что ее просто переместили в другое тело, тело другого человека.
Она никогда не поверила, что может быть такой... прекрасной.
И, - какая ирония! - такой ее сделал Никита.
Она прекрасно помнила его взгляд, когда он увидел ее после трансформации в салоне. И ей вдруг так сильно захотелось, чтобы этот взгляд был подарен ей, Вере! Не фальшивой Кате, названной дочери, а ей, Вере, настоящей владелице «красоты», которой он восхищался! Чтобы его охватывала не отеческая гордость, а супружеская. Желание вернуть его чувства так внезапно, но так остро заявило Вере о себе. И оно утверждало - оно было всегда. Просто Вера его старательно игнорировала.
Ей стало не по себе. К счастью, в дверях показался Никита.
- Я готов. А, ты все налюбоваться собой не можешь? - Он улыбнулся, окидывая ее глазами с головы до ног.
- Да что ты, - пролепетала она.
- Ты готова? Идем.
Вере было жаль, что он не дал ей возможности рассмотреть его. На нем был двубортный смокинг классического покроя с атласными лацканами в рубчик.
Цвет его был темно-коричневый. Брюки держались за едва заметные подтяжки, придающие образу Никиты еще больше элегантности.
«Да, - подумала Вера, - он всегда умел одеваться».
Когда они вышли из квартиры, на часах было семь часов вечера. Спектакль начинался в девять. Ехать было не слишком долго, но Никита знал, что дороги загружены в час-пик, и им придется задержаться.
Пока они стояли в небольшой пробке, он говорил:
- Ты не знаешь, но за сценой театра находится настоящий колокол, который звучит во время опер «Борис Годунов» и «Хованщина». Когда-то он был сброшен с одной из церквей и утоплен в Крюковом канале.
- А как же его подняли?
- Да бог его знает, - он улыбнулся, убрав одну руку с руля, - главное, что теперь это чуть ли не главнейшая особенность театра. Только представь: колокол!
Какое представление их ожидало - оба не знали. Билеты купил Сергей и специально, чтобы надавить на любопытство Веры и Никиты, ничего не сказал. Однако они полностью доверяли его вкусу.
- Вряд ли что-нибудь классическое, - пожал плечами Никита.
- Почему ты так думаешь? Мне казалось, что Сергей консерватор до мозга костей.
Никита помолчал, обхватив руль обеими руками.
- Сергей - непредсказуемый человек. Поэтому трудно определить, какой он.
И Вера мысленно согласилась.
Когда они подъехали к театру, Вера выглянула в открытое окно машины и уже задохнулась от впечатлений. Мощные архитектурные прожекторы освещали большие участки фасада. Благодаря высокому уровню светоотдачи стены подсвечивались снизу вверх. На фоне ночного города театра казался дворцом, настоящим украшением этой улицы, которой посчастливилось держать на своей земле такое прекрасное здание.
- Пойдем, - мягко сказал Никита, боясь спугнуть ее очарование.
Они вышли из машины, и Вера, не мешая холодному, но не сильному, ветру путать ее волосы и раздувать подол платья, с гулко бьющимся сердцем смотрела на пылающий ярким светом театр. Она почувствовала себя Золушкой, прибывшей на бал в замок прекрасного принца.