- Никита мой бывший муж, Катя моя дочь. Меня зовут Вера, мне сорок лет, и я ненавижу свою жизнь. Вот так. А теперь думай, что хочешь.
Вера перегнулась через перила, устремив взгляд в воду, в которую ей нестерпимо хотелось спрыгнуть. Она прислушалась к волнам, как они разбивались о каменные стены, слышала, как завывал время от времени вечер.
Стояли сумерки, именуемые белыми ночами. Романтики сегодня они, к сожалению, не создавали.
Прошла вечность, когда Вера услышала, как Матвей встал с ней рядом.
- Иногда мне кажется, что я сплю, - сказал он. - Иногда кажется, что я живу бессознательно, и это лишь существование, на которое я обременен. Этот мир, видимый, понятен лишь как следствие непроявленного. Иллюзорная форма, в которую я помещен. Я здесь, но я не осознаю, где. Это тупое созерцание, наблюдение, называй, как хочешь. Но нет чувственного переживания это жизни, жизни в кавычках.
Он взял паузу, дабы выстроить из очередного потока мыслей следующие предложения:
- Все, что происходит во вне, кажется, не касается меня по-настоящему. Я не обращаю внимание на отца большую часть времени, но иногда я взрываюсь, и в эти самые моменты кажется, что я близок к пробуждению, но по-прежнему его не достигаю. Каждый день случаются такие моменты, когда в голове мелькает мысль, что вот, это случится сейчас, но...
Оба они увидели приближающийся катерок, наполненный туристами. Это были китайцы. Завидев на мосту Матвея и Веру, они дружелюбно помахали им руками, ожидая того же бурного приветствия в ответ. Вера, погруженная в себя, смотрела на них невидящими глазами, а Матвей, вместо того, чтобы помахать им, снял с себя пиджак и бросил с моста так точно, что он упал прямо в протянутые руки китайцев, встречающих «подарок» овациями.
- Ты что это?.. - Вера вздрогнула.
- Да какая разница?
Вера взглянула на Матвея, смотрящего в воду, и спросила:
- Зачем ты мне это все рассказал?
Он посмотрел на нее.
- А зачем ты мне все рассказала?
28.
- И что же, ты не вернешься?
- Мне некуда.
От маленького мостика Матвей и Вера побрели дальше, пока не вышли к каналу Грибоедова. Там они не задерживались, а поскольку большую часть своего бесцельного пути они разговаривали, то уже через несколько минут пара вышла на Невский проспект - место, где особенно остро чувствовалась пульсация города.
- Я не люблю это место, - признался Матвей, заметив, как восторженно Вера встретила центр Петербурга.
- Почему?
- Слишком много народу.
- Так куда же пойдем?
Матвей пожал плечами и взглянул на свои наручные часы.
- Время...
- Не говори, - перебила она живо, - не надо... И какое это теперь имеет значение?
Через дорогу выступали уличные музыканты. Вера узнала песню Виктора Цоя, и ночь перестала казаться ей такой ужасной.
- Может, останемся?
- Будешь ночевать около собора?
Похолодало. Кожа Веры покрылась мурашками и, чтобы хоть как-то себя согреть, она растерла кожу на руках.
Матвей на секунду пожалел, что так безрассудно поступил, поделившись пиджаком с китайцами, а не с Верой.
- Тогда поехали.
- Куда?
- А какое это имеет значение?
Вера упросила Матвея не пользоваться метро, но все-таки растратиться на автобус. Тот не долго колебался, к тому же, то место, куда они направлялись, автобус как раз-таки проезжает.
Вера сидела у окна, не думая о том, что Матвею пришлось заплатить за обоих, и принялась наблюдать. Все, что случилось с ней не так давно, осталось позади, вне этого транспорта, где-то далеко, в каком-то ресторане под названием, которое она никак не могла припомнить теперь.
Да, она сказала, что ничего уже не имеет значение, но это было не совсем правильно.
Ее положение все еще необъяснимо.
Если ничего так и не разрешилось, то что делать?
Ничего не делать?
Отдаться потоку, и пусть ведет, пока она не свалится вниз с обрыва и не разобьется о скалы?
Между тем, они уже зашли в один старый дом на тихой темной улочке, поднялись на третий этаж и зашли в квартиру.
- Можешь не осторожничать, - сказал Матвей, хоть и негромко, - все равно никого не разбудишь.
Когда они проходили мимо одной двери, она неожиданно открылась, чуть не сбив Веру с ног. Из комнаты вышел здоровый лысый мужчина с голым пивным пузом, в спортивных штанах и рваных тапках. Он производил не слишком приятное впечатление на Веру, и она даже съежилась от его близости. От него несло перегаром.
Пытаясь разглядеть в темноте лица Матвея и Веры, он спросил:
- Э, кто это?
- Я, к сожалению, не привез вам кисель, Егор Палыч. Вы же мне эту оплошность простите?
- А-а-ах, Матвей Сергеич! В темноте-то и не признаешь. Что это вы, разве не в театре с отцом были?