Вера наблюдала за этой сценой с улыбкой. Но затем в ней резко разгорелось такое сильное сострадание, что она не смогла себя сдержать. Любовь, которую Егор Палыч проявлял к этому маленькому теплому созданию, тронула Веру до самое глубины души - до той глубины, где находятся те самые чувствительные струны, настолько тончайшие, что так легко их разорвать. И, видимо, эти струны разорвались внутри Веры - и она расплакалась. Прижав руку к губам, она смотрела на эту любовь, любовь, которой ей так не хватало в жизни, и плакала, потому что не могла, больше не могла.
Матвей, нисколько не сочувствующий ни Вере, ни «сладкой парочке», однако, проявил снисхождение, за которое Вера и поблагодарила его мысленно - она, скорее, ожидала осуждения за слабость, за неуместное проявление столь сильных чувств. Юноша лишь закатил глаза, но Вера не обращала на него внимание - ею овладели другие.
Как только Егор Палыч заметил столь неожиданную реакцию Веры, он, испугавшись, выпустил кошку из рук и потянулся к девушке.
- Ой, что такое, что с вами, девочка? Что-то заболело? Матвей Сергеич, чего сидите, у нее что-то заболело, поди, а она и сказать-то боится! Все они так, дети, до последнего терпят, до морга! Ну, что болит?
- Ох, ничего, ничего, не волнуйтесь! - Вера махнула рукой и стала оглядываться в поисках носового платка, так вовремя протянутого ей Матвеем - остававшимся по-прежнему бесстрастным. Вера поблагодарила его за любезность и поспешно высморкалась, вновь ощутив себя посмешищем. - Просто...
И она поняла, что не должна ничего объяснять. Это не имело смысла - ее никто не поймет. Матвею были чужды чувства - это правда. А Егор Палыч просто не был способен это сделать - он не знал ее истории, не знал, что творилось внутри Веры, снаружи, в ее жизни, и за это его можно простить.
- Пойду принесу корвалол, - Егор Палыч рванулся с места.
- Не надо никакого корвалола, - спокойно отрезал Матвей, - без этого справимся. Вы, пожалуйста, оставьте нас одних, хорошо?
- О, ну конечно! К тому же, мне пора собираться уже давно! Я же на собеседование еду, знаете, слыхали, говорил я вам? А вот так вот, да, я, можно сказать, устроился! А вы бранили, что ничего не делаю, все лежу да лежу, мол, не хочу ничего, мол, трутень, так я ведь...
- Я бесконечно счастлив и горд за вас, Егор Палыч, но просьба моя граничит с требованием - оставьте нас.
- Понял-с! Ушел!
И, поймав свою кошку, Егор Палыч, насвистывая, покинул кухню.
Матвей, проводив его взглядом, обратился к Вере:
- Тебе надо вернуться к отцу.
- Он мне не отец, я же говорила.
- Так будет разумнее, - продолжал Матвей. - И надежнее.
- Я не могу вернуться, ты же знаешь.
- Не знаю, - быстро оборвал Матвей. - Если все, что ты мне рассказала, правда, то...
- Конечно, правда! - Напружинилась она. - Я не лгала, не лгала!
- ...то ты не должна вести себя, как капризная девочка, желающая что-то кому-то доказать, показать, что-то там отстоять, чего-то там получить. Если ты взрослая вразумительная женщина, ты и сама должна понимать, как надо поступить правильно. Слышишь? Правильно.
И Вера, спрятав глаза в пустой тарелке, задумалась. Вытерев влажные щеки, она почувствовала стеснение. Матвей оказался намного мудрее нее, что догадался до этого первым. Конечно, она ведет себя как взбалмошная истеричная девчонка переходного возраста, в которой бурлят подростковые гормоны. А это сильно подрывает доверие. Неудивительно, что Матвей вдруг засомневался в правдивости ее истории. Ведь, будь она умнее, вряд ли бы она все еще сидела здесь.
- Ты прав, - сказала она, наконец. - Я поняла, насколько глупо выгляжу, прячась здесь. Хотя, конечно, не думаю, что меня кто-то ищет и переживает, где я и что со мной. Но и ты пойми, Матвей. Ты сам видел, что произошло в ресторане. Как я буду смотреть в глаза Никите? Стоит мне вернуться, и он сразу упечет меня в психушку.
- Это было бы логично, - пожал он плечами, - но ты же не изображала обезьяну, тобой не овладел дьявол, ты не разделась догола и не танцевала лезгинку. То, что случилось, просто раскрыло твою неустойчивую психику, только и всего. Я думаю, как отец, он переживает за твое эмоциональное состояние - видимо, нестабильное.
«Отец», - подумала Вера, и ее сердце екнуло.