Отзыв отзывом, а хозяева не забудут напомнить, чтобы косточки вишен и семечки яблок аккуратненько положили в поставленные баночки с наклейками и надписями дегустируемых сортов. Здесь каждое семечко и косточка на особом учете. Их старательно собирают, обрабатывают и хранят, чтобы осенней порой можно было разослать посылочки таким же неистовым садоводам.
Вы не сможете отказаться, чтобы не попробовать и варенье из вишен, слив, редкостной ягоды ирги.
В одно из таких гостеприимных чаепитий Аркадий Павлович как бы нечаянно обронил:
— Приходят письма и из-за рубежа.
Он быстро поднялся из-за стола и легкой походкой прошел в свой кабинет, поискал в ящиках стола, а потом показал письма с заграничными штемпелями.
«Дорогой друг, доктор Бирюков! — говорилось в одном из них. — Шлем Вам привет из Нового Света, Далекого Запада. Читаем в «СССР» № 3 статью о Вашей работе любителя-садовода. Мы пошлем Вам на память наши издания на русском и английском языках… Если у Вас есть печатные материалы о Вашей работе, просим прислать нам с Вашим автографом».
— Я ничего не ответил на письмо. Печатных трудов у меня нет, диссертацию написать не успел.
Аркадий Павлович тяжело вздохнул и возвратился к главному в своей жизни. Он взял маленькую коробочку, открыл ее. На морщинистой, но еще сильной ладони этого человека появились семена нового сорта яблок Зеленка Бирюкова. Коричневатые семена, как застывшие зерна жемчуга, таили в себе жизнь и новую надежду садовода.
— Плод-геркулес для наших мест — 220 граммов! Это же настоящая находка!
Слушая Аркадия Павловича, с увлечением рассказывающего о своем новом сорте, я подумал, что хорошо, когда среди нас есть вот такие неистовые люди. Пусть их будет еще больше.
Это наша самая бесценная находка!
СИБИРСКАЯ ЗВЕЗДА
К самой деревне подступали желтеющие поля ячменя и красно-розовой отцветающей гречихи. Рожь была сжата, и суслоны, как палатки в армейском лагере, выстроились в несколько рядов. Они тянулись к зеленому лесу, за которым поднималась гряда Саян, замыкая даль зубчатой голубой стеной.
Полуденное солнце палило землю, и только белые вершины гор искрились в знойном воздухе. Над горами плавали пушистые облака. Земля, накаленная солнцем, дышала теплом.
Сад колхоза имени С. М. Кирова начинался от деревни и примыкал к ближним полям. Он был обнесен низкой изгородью. Большая половина его раскинулась на косогоре, обращенная к солнцу.
У избушки, под навесом, заставленном пустыми ульями и корзинами, стоял высокий мужчина в шляпе с черной сеткой, заброшенной на поля шляпы. Он держал в руках дымокур, над которым поднимался белесый пахучий дымок. По рукам его, измазанным медом, ползали пчелы.
Из избушки выбежала босоногая девчурка в клетчатом платье. Она с любопытством уставилась на нас. Серенькие глазенки ее, живые и искрящиеся, так и пылали под выгоревшими, рыжеватыми бровями.
— Товарищ Баглай, здравствуй!
Из-под навеса вышел хозяин, сощуренными глазами: посмотрел на приезжих и низко поклонился.
— Как идут дела?
— Дела як сажа бела, товарищ секретарь.
— Знаешь?
— Еще бы! Говорят в колхозе, секретарь на машине разъезжает, проверяет где и что. Может, думаю, и ко мне заглянет.
— Значит, ждал?
Он лукаво ухмыльнулся и уклончиво ответил:
— Неловко было мимо проехать секретарю.
Баглай поставил на чурку дымокур, осторожно снял с рук прильнувших пчел и сбросил их на траву.
— До чего строго сберегают свое добро, жизни не щадят. Учиться нам, людям, надо вести хозяйство у них, у пчел. И бережливы, и трудолюбивы, и дисциплину блюдут. С лодырем у них своя расплата: за шиворот — и из улья вон.
Секретарь райкома — человек наблюдательный и привыкший понимать других с полнамека, догадался, к чему клонит Баглай. Он тоже недвусмысленно заметил:
— Ваши лодыри в ваших руках. Поступайте с ними по всем строгостям колхозной жизни.
— Так-то оно так! — Баглай покрутил головой. — Мы перевоспитываем. Люди — не пчелиные трутни.
— То-то! Ну, как сбор?
— Слава бо… — он запнулся и виновато досказал: — Ничего-о! Медок есть. Что ни день, то трудодень. За летошний год до четырех тысяч рублей выручили. И дело будто все на виду, и колхоз наш небольшой — семьдесят две пчелиных семьи, а работаем споро, пока взято́к есть.
— Один хозяйствуешь?
— Инструктор у меня есть, Петро Лукьянович. Все больше на пару с ним в саду. Баглай вдруг засуетился.