Я видел тебя последний раз на школьном выпускном — и мне было ужасно тяжело сдержаться, чтобы не подойти и не обнять. Прижаться всем телом к тебе, погладить по волосам и сказать, что ты мне чертовски сильно нужна. Я звучу ужасно, правда?
Я бы тебе такого никогда не сказал, встреться мы лично. На самом деле, боюсь, что ты посмеёшься надо мной и начнёшь потом издеваться, называть меня сопляком или ещё как-нибудь. Но знаешь… думаю, я готов всё это вытерпеть только ради тебя, чтобы каждый день смущать тебя подобными глупыми фразами, чтобы слышать твой смех, чтобы видеть твою улыбку. Чтобы быть причиной твоего счастья — вот, что я по-настоящему желаю. Вот, о чём я мечтаю, Джиа.
Год… Это, оказывается, так много. Как ты встретила китайский новый год? Твоя мама ведь любит отмечать все праздники, какие только возможно. У тебя отличная семья, надеюсь, ты понимаешь это. Я и не думал, что это будет так тяжело — расставаться с тобой… навсегда. Каждый раз, когда мои глаза натыкаются на цветок азалии на моём пальце, я хочу выцарапать его и избавиться от этого ужасного смысла на нашей судьбе.
Знаешь ведь, да? Я скрывал так долго это от тебя, как только мог. Не хотел, чтобы ты узнала настоящий смысл этого рисунка, поэтому умалчивал о значении цветка до последнего. Глупо было, верно? Ведь ты с таким же успехом могла бы узнать в интернете или спросить у родителей. Если ты не знаешь, то я могу написать, хоть это и причиняет мне боль.
Азалия — символ преданности, но в то же время и печали. Цветы азалии дарят перед нежеланной разлукой. Если парень дарит этот цветок, он признаётся, что девушка для него единственная. Синий цвет также означает печаль и тоску. А то, что он один — одиночество.
Ужасно. Мне было так мерзко на душе. Я знаю, что написала тебе Дарим в день выдачи аттестатов. Было бы плохо с моей стороны писать тебе о том, чтобы ты забыла о них. Ведь я вновь напомнил.
Я не знал, что это ты — моя родственная душа. Были подозрения, потому что рядом с тобой всегда было ощущение свободы и лёгкости, сестра твоя быстро полюбила меня и доверяла, как родному, и в твоём доме, среди твоей семьи мне было так хорошо, что я забывал о том, кем мне приходиться быть. Я будто был тем, кто я есть на самом деле.
Я чувствовал себя вашей частью, членом вашей семьи. Твоим человеком.
Ты не раздражала меня, видимо, как я тебя в начале учебного года. Сначала ты была просто никем для меня, а потом… Увидев тебя посреди цветущей сакуры, когда лепестки словно снег кружились в воздухе и опадали на землю, солнце пробивалось сквозь ветки и ярко светило, а посреди этой живописной красоты стояла ты — моё сердце замерло. Ты — абсолютное совершенство.
Я ничего не знал. Прости, что так вышло. Считаешь ли ты, что это моя вина? Надеюсь, нет. Так решили мои родители. Я так ненавижу их за то, что они совершили ошибку и по их вине… погиб мальчик. Но разве это причина отдавать меня? Они посчитали меня выкупом? Они… С чем они меня сравнивали тогда? Никогда не считали меня за человека даже тогда, когда я вырос.
Я не знал, что теперь всё не так, как раньше. Мне страшно.
Ловлю себя на мысли о том, что хочу умереть, потому что боль, тревожащая меня каждый день, невыносимая. Я чувствую, что не смогу пережить её. Как мне жить, когда я не могу сосредоточиться ни на чём, кроме боли? Она горит пламенем в моей груди, обжигает меня, я задыхаюсь от дыма — легче и вправду умереть. Но меня останавливает только одно — что будет с тобой?
Сделаешь ли ты такую же операцию, как Дарим? Удалишь ли ты нашу одиночную азалию с руки и сотрёшь воспоминания обо мне? Если тебе так будет легче — делай. Забудь меня, но дай мне, прошу, ещё три письма. Дай мне сказать тебе всё, что я так хочу. Дай мне ещё время любить тебя и знать, что ты помнишь, любишь меня в ответ. Дай мне ещё время, родная.
Побудь моей Сон Джиа. Я обещаю, что всё будет хорошо.
Любовь моя, прости меня. Прости».
***
Второе письмо, пришедшее на следующий год того же числа, что и первое, Джиа спрятала под подушкой и долго смотрела на кровать, отвлекаясь от учебника по английскому языку. Ей не хватало храбрости прочитать и его тоже, это оказалось слишком тяжёлым бременем на её плечах.
Сон вздыхает и облокачивается на спинку стула. Девушка хмурит брови, когда слышит стук в дверь комнаты, но всё же кричит, что заходить можно. Она закрывает учебники и, заметив мать, не поворачивается в её сторону лицом.
Джиа знает, зачем она пришла. Девушка откладывала этот момент до последнего, пока отец не психанул после очередного нытья Сон. «Если тебе так плохо, то просто сделай это!» — все члены семьи тогда потеряли дар речи, а маленькая сестрёнка бегала взглядом то к отцу, то к матери, но они молчали. Джиа скрылась в своей комнате и не выходила оттуда на протяжении всего дня.
Больно. Всё ещё до невозможного больно. И когда мать девушки вновь обнаружила свою дочь без сознания в комнате, то положила её в больницу на неделю. Эту проблему нужно как-то решить, но есть только два способа.
Либо присутствие Джинёна рядом, либо его полное отсутствие даже в самых сокровенных воспоминаниях. Первое она себе позволить не может, как бы сильно этого не хотела, а ко второму не хочет прибегать. Категорически против — не может себе представить жизни без Бэ, пусть это и будут лишь воспоминания.
Они не согреют её холодным вечером, не прочитают стихи собственного сочинения, не споют ей песню перед сном, не признаются в любви — эта память причиняет только боль. Джиа не знает, куда себя деть, чтобы воспоминания о нём приносили только радость. Но стирать их запрещает.
Приехав в больницу, Сон крепко сжимала руку матери и пятилась назад перед самым кабинетом врача. Ей страшно просто взять и избавить себя от этих страданий. Её душа ноет, устраивает бунт и кричит разуму о том, чтобы девушка тот час же развернулась и убежала в комнату. Но мать толкает её в кабинет и закрывает дверь.
Джиа смирилась. Особенно после страшного прогноза врача о том, что стоит сделать операцию как можно быстрее. Когда девушка сидела в кресле со странным шлемом на голове, то ощущала все прикосновения врача острее, чем раньше. Он взял её руку в свою и очертил пальцем контур рисунка.
— Нет! Я так не могу.
Джиа вырывается из кресла, стягивает шлем с головы и бросает его врачу. Ей страшно. Она вдруг представила себе такую жизнь — пустую, но счастливую. Без боли, без тоски, без извечного «почему», который проносится в разуме. И поняла, что не хочет этого.
Джинён попросил ещё пару лет, ещё пару писем. Ещё немного времени, чтобы чувствовать себя кому-то принадлежащей. Ей необходимо эта потребность в Бэ прямо сейчас, как никогда раньше.
***
«2020.2.25
Надеюсь, ты всё ещё помнишь меня. Хотя я знаю это пока пишу тебе. Сердце словно знает, что ты пока не отказалась от нас, верно, Джиа?
Я очень сильно жду твоего ответа, но понимаю, что ты не захочешь мне писать. Я виноват перед тобой в том, что подарил тебе надежду на наше совместное будущее.
Однажды перед сном я решил представить на пару минут, какого это — жить без единого воспоминания о тебе. Неужели, такое и вправду возможно? Возможно ли выжить из памяти целый мир, который когда-то принадлежал тебе? Вряд ли… Я не знаю.
Я вдруг резко очнулся, словно от кошмара, когда приснилось, что я стёр тебя. Боже, у меня не хватает на это сил. Каждый день, когда Дарим обнимает меня или целует, то мне становится мерзко от её прикосновений. Я хочу сбежать от неё, смыть её с себя, но не выходит — она всегда рядом. Я хочу быть рядом с тобой, так сильно и дотошно, что голова кружится.
Я схожу с ума, когда вспоминаю о твоих тёплых объятиях, о твоих поцелуях, о твоих касаниях. Я хочу прибежать к тебе, чтобы вновь ощутить вкус твоих губ, чтобы вновь прижать тебя к себе и упиваться тобой днями, ночами напролёт, потому что ты принадлежишь мне. Хочу держать тебя за руку и целовать, долго и нежно. Хочу ощутить тепло твоего тела и дрожь в своём, когда я касался твоей кожи. Так… хочу. Я так нуждаюсь в тебе. Я опьянён этой бесконечной любовью и потребности в тебе.