Выбрать главу

Я привык к её улыбке, к её смеху, к ней, а не к куску мрамора.

— Аоко, осталось ещё немного. Я управлюсь за весну, только подожди ещё немного, хорошо? Скоро приду.

Я кивнул сам себе и побежал назад, в город.

***

— Ой, холодно, — я обнял своей живот, — Блин, надо ещё раз грелки под пиджак засунуть. Март месяц, блин…

— О, ты уже ждёшь?

— Наконец–то…

Ребёнок, которого я ждал уже пятнадцать минут, спрыгнул со скейта и подошёл ко мне. Везёт ему, он успел посмотреть прогноз погоды и тепло оделся, а отцовский костюм меня вообще не греет.

— Впервые слышу, чтобы ты меня о помощи просил! — улыбнулся он, — Так что же тебя интересует?

— Ну, я в детективах ваших не шарю, — я быстро достал из пазухи широкий блокнот с записями, — Тут было замятое дело, мне надо бы знать, кто преступник. Убийство.

— О, — Метантей взял блокнот в руки и пролистал страницы, — Ничего себе, сложное дельце.

— Думаешь, не сможешь?

— Надо подумать, — он заинтересованно улыбнулся, — Тебе надо знать преступника?

— Да. Не спрашивай зачем.

— Ладно, не буду, но с тебя должок потом. Через неделю встретимся.

— Окей, — я потянулся к дымовой шашке, подумав, что он закончил, но услышал позади:

— Кстати, — он смотрел на меня несколько удивлённо, — Ты в последнее время подавлен. Что–то случилось?

— Э, ну, — я сам не слышал свой голос, — Я разберусь с этим.

— А, удачи.

Я совсем забыл сказать «спасибо»… Скажу через неделю.

***

— Аоко, я совсем близок к цели! — я без лишних слов оставляю на её могиле букет из маргариток, — Ещё только март, конечно, да и в апреле я перейду на третий курс, придётся посидеть на церемонии, а в мае как раз доберусь до Пандоры!

Я коснулся своей щеки — она была горячей.

— Мы встретимся четвёртого июня, в… день твоего возвращения!

«Пандора может воскресить мёртвого» — это всё, что мне нужно знать.

***

— Кайто, скажи «сы–ы–ыр!», — в ответ на эту просьбу учительницы я лениво улыбаюсь, — Ярче, ярче!

— Не могу.

— Ну попробуй!

Я вздыхаю и натягиваю счастливое лицо.

Иногда меня поражает, как легко некоторые люди забывают других. Я до сих пор не могу забыть Аоко, пусть уже другой год и начало апреля, а в школе её имя забылось уже в конце августа. Единственное напоминание о ней это я — вечно печальный и одинокий прогульщик, который разучился нормально улыбаться. Чего они от меня ждут, чтобы я оправился? Я оправился, а какими нитками дыру в сердце зашить?

А сердце у меня вообще осталось? Кладу руку на грудь. Вроде, стучит что–то.

— Кайто, давай ещё раз, со всеми! — кричит Кейко и подзывает меня к одноклассникам. Я мотаю головой.

«Тут нет всех, дура», — цокаю языком под нос и ухожу подальше от тёплого уличного солнца в тень школьных коридоров.

***

— Аоко, сегодня я перешёл на третий курс. Обычно мы всегда сидели вместе на таких мероприятиях, да? Не волнуйся, скоро всё будет по–старому.

Я присаживаюсь на корточки и аккуратно кладу на могилу букет из вьюнков. Старик очень долго собирал его, что я почти забыл о торге, но вовремя вспомнил. Интересно, что может случится, если я не пройду эту «проверку»? Но вьюнки и правда красивые, жаль, что Аоко не может их оценить.

Интересно, какие цветы мне ей дарить, если эти все совсем не ей не идут? Наверно, другие розы возьму. Может, алые?

Алые розы — звучит неплохо.

***

Вьюнок увял, а ему на смену я принёс красные тюльпаны. Я подолгу стоял напротив могилы, наслаждаясь пением двух птичек, что остановились на дереве неподалёку. Эта песня будет моим победным гимном.

— Аоко, всё как нельзя лучше, — улыбаюсь я, — Я знаю, какая драгоценность является Пандорой, и её скоро привезут в Японию. Я заберу её в этом месяце и вернусь за тобой, хорошо? Осталось совсем чуть–чуть.

Могильный камень стоял неподвижно, а я сам понимал, насколько безумно я улыбаюсь. Но Пандора же сможет спасти Аоко? Я уверен в этом.

***

Четвёртое июня.

Инспектор напивается, оплакивая годовщину смерти своей дочери, а я надеваю белую футболку и засовываю под пазуху крупный синий камень.

На кладбище нужно быть вечером, при свете луны, потому я хотел сходить за цветами заранее, вот только магазинчик, где я закупался, исчез. Не было ни табличек «закрыто», «переехали», ни самого ларька, будто его и не строили. «Кажется, за алыми розами придётся съездить в другое место», — кивнул я сам себе. Новый букет теперь тоже со мной.

Остаётся только сесть в автобус и дождаться ближайшей станции. А она недалеко, в деревне неподалёку, которую легко перелететь на дельтаплане. Я как раз захватил его с собой на всякий случай.

Машина останавливается, передо мной выходит старушка с тростью, а я за ней. Стараясь не сбить её с ног, я обхожу её и бегу вперёд, скрываясь в переулках. Там нахожу подходящее место, чтобы взмыть в небо, и лечу через дома к кладбищу. Мой взгляд уже намётан, я прекрасно помню, где её могила.

Слава богу, что уже скоро её не будет.

Я приземляюсь в нескольких метрах от мраморного изваяния, на котором выведены имя и дата. Настало время воспользоваться моим шансом, пусть он всего лишь один. Хотя кто так сказал? Не сработает, я найду другой.

Я делаю всё в точности, как просит описанный в файлах организации ритуал, будто я делал это не раз. Каждое моё движение аккуратно так, что никто бы не понял, как дрожат мои руки, как я надеюсь на конец этого кошмара, именуемого «жизнь без Аоко».

«То, что смерть — это конец, не было никем доказано, потому, пока я могу, я буду сражаться с ней», — закончив эту мысль, я бросаю камень, заканчиваю свои слова и закрываю глаза.

Я слышу… треск. Резкий треск, похожий на то, будто кто–то шагает по дороге из веток. И вдруг он сменяется глухим звуком, который я ни с чем не могу сравнить. Он повторяется раз за разом, раз за разом, как вдруг останавливается.

Я приоткрываю один глаз.

Могилы нет, а Аоко есть — она стоит на земле в своём голубом платье и оглядывается по сторонам. У неё здоровая кожа, живой взгляд, и вся она такая… живая.

Её взгляд останавливается на мне.

— Кайто? — тихо шепчет она, но я всё слышу. Теперь я вряд ли сдержу слёзы, — Где я?

Я сжимаю её в своих руках, как могу, стараясь сцепить нас вместе, чтобы она прилипла ко мне и больше не могла никуда уйти. Без неё мир совсем теряет краски.

— Ты дома, Аоко… Ты наконец вернулась домой!