Глава 24. ПРОБУЖДЕНИЕ
Верблюд опустился на передние ноги, поджав их, как если бы боялся, что на них наступят. Укутанная фигура скользнула вниз с его спины, сделала несколько шагов вперед и протянула руки по направлению к купающимся. Руки были сжаты в кулаки.
Мужчины заметили ее. Игры приостановили, но не смутились, а рассудили, что это явление — тоже развлечение в своем роде.
Фигура задрала руки — под мышками образовалось два туманного цвета веера, — потрясла ими над головой.
— А ты не смотри! — крикнула повариха. — Иди на сваво мужика зырься. Чего приехала руками махать? — А своим пояснила: — По этому делу у них строго. У нас раз один приезжий пошел на базар в этих своих трусах специальных. Так никто ничего не продал. И что? Ляжки одни видать, ничего больше…
Но на фигуру эти слова словно подействовали. Она согнулась вперед, одним жестом выскользнула из своего кокона, из-под паранджи обнаружился Чино, чуть не на карачках стоявший от хохота.
Вот теперь мужчины действительно удивились. Воскресенская же и бровью не повела.
— А, это ты, — хмуро бросила. — Зачем опять явился?
Но Чино не смутился. Он все смеялся, деланно хватал себя за бока, корчился, но выходило фальшиво.
— Снова дурака валяешь. — И Воскресенская отвернулась.
Впрочем, члены ее отряда тоже не могли ее порадовать. Она угрюмо посмотрела на них, детски довольных, перевела взгляд на повариху, сидевшую верхом на чужой одежде, как баба на заварочном чайнике. И думала: ведь ничего не боятся, а почему, собственно…
Она стояла отдельно ото всех, подчеркнуто одна, ветер колдовал над ней, волосы совсем спутались, пересыпались песком. И взгляд ее стал безразличным. Никого, казалось, не видела: ни Чино, заглядывавшего украдкой снизу ей в глаза, ни своих… И думала: даже голод испытывать скоро разучатся, даже напиться хотеть…
В последнем, впрочем, она была необъективна. Вглядевшись в лицо ее и боязливо, и презрительно, Чино боком ее обогнул, стал приближаться к луже, показывая что-то украдкой за пазухой.
А там хохотали.
— Ой, разыграл!
— А тебе идет. Ты б лучше так всегда ходил…
— Или от п-пыли завернулся?
А Чино кивал, и улыбался, и строил рожи, и покачивался спьяну на коротких своих ногах, и показывал за рубахой горлышко водочной бутылки. Увидев, заметив, и те стали подмигивать, и тоже рожи строить, и тоже украдкой знаки подавать. И Воскресенская думала: откуда ветер дует? Ясно, оттуда, где давление выше, но скучно это, и пить хочется, а главное — скучно, скучно…
Она потухшими глазами смотрела на мужчин, собиравшихся еще добавить, но уже не желала протестовать.
И думала: а ведь самой мне тоже ничего не надо, не надо ничего одной…
Чино, впрочем, в грязь не полез. Остался на берегу, купаться не стал. Только горлышко бутылочное показывал, только качался, только компанию созывал.
— Мог бы и целую прихватить, — укорил шофер, подойдя, шепотом. — Целая есть небось. Запас имеете…
— На машине съездим? — качнулся Чино.
— Куда?
— Где запас.
— Съездим.
— Тогда пей.
Шофер украдкой глотнул, ожегся, нос покраснел тут же. Подоспел и Миша. Тоже хлебнул. Володя покрутил бутылку, глянул через зеленоватое на Чино, подмигнул:
— 3-за д-дядю. Есть?
И тоже чуть-чуть вылакал…
Они обстали Чино, как лучшие друзья.
— Тоже поедете? — спросил Чино, из-под челки хитро глядючи.
— Я в-водки больше не х-хочу.
— Э, нет, не за водкой. На источник. — Чино снова качнулся.
— Куда? — Миша.
— Ты кота за хвост не тяни! — шофер.
— Не кота. Ваш туда пошел.
— К-куда?
— Кто — наш?
— Такой еще молодой, Володя.
— Я — В-володя.
— Он тоже Володя, — упрямился Чино. — И пошел. Я послал.
— Да говори толком, пацан, что ли? Да ты спутал его с кем, а? Он же в доме остался, куда он пойдет. Это мы на колесах, а ему идти некуда.
— Я говорю, значит, знаю. Он мне — чай, я ему — показал…
— П-постой, п-постой…
А Миша, тупо на Чино смотревший до того, вдруг подскочил и заорал:
— Людка! Орехов твой сбежал! Слышишь? Орехов сбежал, что я говорил…
И Миша ринулся к Воскресенской, стоявшей неподвижно поодаль и смотревшей пустыми глазами.