Они выбрались наконец на улицу. Не отходя далеко от порога, Чино отлепился от парня и принялся расстегивать штаны. Он стал мочиться, и парню пришлось отскочить. Он мочился долго, приговаривая про себя:
— Они сидя, один я стоя…
— Так где… это место? — не утерпел парень.
Чино не отвечал, пока не дотряс до конца. Лишь заправив рубаху в штаны, объявил:
— Хочешь — скажу.
— Хочу.
— Они поехали так?
— Так. Туда. Под гору, — нетерпеливо указал парень.
— А тебе идти — так. — Чино опять чуть не упал, и парень обнял его. — Во-он туда.
— Куда? — вскрикнул парень азартно.
— Видишь — дорога?
— Ну.
— По ней.
Парень наклонился, посмотрел единственным стеклянным глазом, но что один глаз, что другой видели одинаково сухую пыльную землю. Никакой дороги не было.
— По ней, прямо, — еще раз подтвердил Чино.
— И далеко?
Чино согнул руку в локте, ребром ладони рубанул перед собой.
— Километра два. Сам увидишь.
— Я думал — далеко, — протянул парень.
— Не, рядом. — Чино надул щеки, рука его все стояла вертикально, как флюгер, он явно кого-то изображал.
Парень еще раз обследовал землю под ногами и чуть впереди — с тем же результатом. Потом посмотрел туда, куда указывало ребро флюгера. Там, метрах в ста, высилась до неба желтая ширма пыли, больше ничего.
— Ну, я пойду, пожалуй, — сказал парень. Протер пальцем единственное стекло, забросил рюкзак за спину.
Чино осклабился. Парень отошел уже метров двадцать, когда Чино крикнул:
— А хочешь — налью?
И парень: ох, я же и фляги не взял, флягу надо было попросить, или пусть в бутылку нальет немного…
— Менять не меняем. А полстакана налью.
— Водки? Не-ет, я водку не пью. Только воду.
— Как хошь.
Парень пятился, махал рукой:
— Спасибо, пока… — И думал: там и напьюсь… Потом отвернулся, зашагал. Чино смотрел вслед. Парень шел. Рубаха выбилась из штанов, полоскалась… Ветер замотал штанины, и ноги истончились. Он маячил некоторое время, издали похожий на птицу, — и мгла накрыла его с головой.
Глава 22. ЦВЕТЫ ДАЛЬНИХ МЕСТ
Лужу недолго искали. Чего там, спуститься — и все дела. Правда, Миш? Лужа-то — вот она, под самым холмом. Конечно, не сказать чтобы блестела, тут парень загнул. Прямо наоборот — тухнула, какой там блеск.
Сперва, конечно, за ветром ее видно не было. Один раз промахнулись, дали-таки кругаля, а по ветру спустились — прямо на нее наехали. Ха, для такой-то бури — и со второго захода найти, это не хрен собачий, а, Коля-Сережа? Здесь с десятого собственный дом не найдешь, а то — лужа. Это или повезти должно, или нюх иметь надо…
А как выехали, Миша выскочил из кабины, побежал вперед — щупать — и закричал во все горло:
— Слезай, приплыли!
И все хоть не услышали, но сразу поняли — есть вода, сразу вылезли.
Лужа — она в диаметре метров двадцать, формы почти правильной, темная, сырая. Сперва каждому даже немного обидно стало — что ж она такая маленькая, а, Люд? Говорили-говорили, стремились-мечтали, и на тебе — всего с ладошку. А парень вчера: озеро нашел, озеро нашел. А ведь не пил еще, и с чего ему намерещилось? И растительности вокруг никакой, но, надо справедливым быть, следы растительности — вот они, имеются. Как будто ножницами аккуратно все состригли, но щетинка осталась.
Встали в рядок на берегу, полюбовались и — первым делом, до всего другого — бутылку откупорили. Столько искали, кружили, нашли — за это грех не выпить. Так или нет, товарищ геолог?
Откупорили тоже, впрочем, не то слово. Мишке дали, он в пасть горло засунул, вжиг — и бутылка в руке, а головка полиэтиленовая — в зубах. Как фокусник. Зубы-то молодые, не нам чета, Федоровна…
Пустили по кругу.
Первой, конечно, Людмиле Алексеевне Воскресенской дали, по старшинству. Но она — даром что столько лет в геологии — пить из горла, несмотря на стаж, так и не научилась. По подбородку розовую струю пустила, на кофточку на свою портвейна налила, кофточка так и пошла пятнами бордовыми, а сама аж задохнулась. Но глоточек-то в рот попал, конечно, иначе не отплевывалась бы. Не говорила:
— Фу-ты, мерзость. Все равно пить хочется… Вторым был «товарищ геолог», Володя Салтыков, потому
что повариха Марья Федоровна наотрез вперед других пить отказалась.
— Мне, — сказала, — что останется. И никто не возражал.
Володя рот раскрыл, горлышко засунул меж губ, покрутил бутылкой, устроил половчей, локоть поднял и, отставив по-гусарски, начал хлебать, но и у него форсу больше было, чем умения. Хоть и красиво было с локтем-то, пить все равно как следует не мог, к стакану привык, сразу видно. Между глотками у него выходили паузы, как у плохого певца, да и сами глоточки были маленькие, хилые, надо сказать, глоточки, так что хоть он и долго возле губ держал, но отпить много не успел — язык его отверстие закупорил, вино больше не лилось, а внутрь бутылки слюни пошли, пузыри. Одернуть его, конечно, никто не одернул, но он и сам сообразил, что хорош, напился. Отнял горло бутылочное ото рта, да тоже не сразу: от старания губы к стеклу бутылочному так прилепились, что вышел после всего смешной чпок, Миша хохотнул даже.