Шли так. Мужчина впереди, женщина сзади, но глядела не по сторонам, а на его ноги, словно сверяя свои и его шаги. После довольно длительного молчания он спросил, не оборачиваясь:
— Слушай, что ты все-таки решила сегодня в маршрут идти? В прошлый год, я помню, два дня было выходных, по-человечески отмечали. А теперь что? Подумаешь, так уж важно было доделать этот квадрат. Ну, завтра доделали бы, послезавтра. Тогда б и еще один повод был, а? А так — все в одну кучу.
— Я так и хотела.
— Это еще зачем?
Тут мужчина остановился. Остановилась и спутница, обвела взглядом склон.
— Отколи-ка мне кусочек.
Пока он орудовал молотком, добывая образец, ограняя на весу, женщина вытянула из подгрудного кармана карту, сверилась, нанесла точку.
— Так ты не ответила, — напомнил он, упаковав образец, надписав мешочек.
Они двинулись дальше.
— То-то и хорошо, что вместе: и мой праздник, и общий. Ведь если бы были только Николай Сергеевич и мальчишка, то и разговаривать не о чем. Но есть же еще и он! Я уверена, обо всем, что здесь делается, он распрекрасным образом доложит Галкину. Ты, Мишка, у нас не так долго работаешь, а я всю эту контору насквозь знаю. Может, его и послали со мной, чтоб доложил, что здесь да как.
— А о чем доложит-то? Про нас с тобой, что ли, доложит?
— И про нас, и про другое.
— Думаешь, он про нас знает?
— Плевать, это меня меньше всего волнует. — Для пущей убедительности, что ли, женщина и впрямь на песок плюнула. — Ты вот о сегодняшнем дне говоришь. Мол, можно было в маршрут не идти. А ведь сегодня не праздник, не выходной.
— Как же не праздник-то? — Мужчина приостановился, и женщина легонько его подтолкнула. — Как раз сегодня и праздник!
— Вот он в Москве и доложит Галкину: мол, так и так, Воскресенская в рабочие дни вместо маршрута именины справляла, водку пили…
— Все равно пить будем.
— Вот поэтому и надо квадрат доделать. Тогда не личный праздник, а производственный рубеж. — Она усмехнулась и свободной рукой в воздухе помахала: — Понятно тебе?
— А что, в других отрядах не пьют? Или Галкин не знает, сколько у него алкашей в экспедиции?
У нас здесь дело особое. Подожди… — Она нагнулась к небольшому кустику — поковырять пальцем бугорок скопившейся возле ствола отвеянной слюды.
Мужчина остановился. Скучно посмотрел на заголившую полоску молочного тела, на малиновый рубец повыше, на желтый загар над ним, задрал голову, развел локти, что было рта опять зевнул и всласть потянулся.
— И здесь отколи… Так вот, Салтыков раньше, на прежней работе, знаешь кем был — зам начальника партии, лично в его деле в кадрах смотрела. Зам! А здесь простым геологом будет? Значит, как минимум, ему нужен собственный отряд. На отряде он не застрянет, такие быстро вверх идут, но места пока нет. И возникает вопрос: почему бы Галкину в таком разе не послать его в чей-нибудь другой отряд, а? Почему именно в мой? Так что, как видишь, расклад неясный! Да и тип этот самый Володенька, доложу тебе, скользкий.
— Так ты думаешь, — снова раскрыл рот, но теперь уж будто разволновавшись прозрением, Миша, — он на твое место метит?
— Ничего не думаю, — сказала женщина быстро, сердито, — просто знаю факт: Салтыков здесь, со мной, а не с кем-нибудь. И с Галкиным, сам знаешь, отношения у меня не сахар. Выводы рано делать, но так или иначе в этом поле все должно быть в ажуре, ясно? И я, Миша, тебя попрошу — вы с Николаем Сергеевичем тоже… поосторожней, что ли.
— Да понятное дело…
Солнце сползало к трем.
На первый взгляд смещение это незначительно: от половины третьего до двух сорока пяти. Но если идешь по пустыне, губы сохнут — лучше не облизывай, слюны во рту нет, слизываешь только соленый пот, — тогда и четверть часа приносит облегчение. Косые лучи пекут меньше, больше слепят, а пышет от самой растрескавшейся и запекшейся земли.
Воскресенская сильно дунула вбок — углом рта, надеясь отогнуть наползшую на глаза прядь, но прядь не поддалась, со щеки слетели искорки пота. Тогда она рукой добралась до выбившихся волос, остановившись на секунду, молоток зажав под мышкой. И догнала Мишу, ровно шагавшего впереди.