— У меня сосед недавно жигули купил, — сказала она. — Стою раз у метро на остановке, а он подкатывает. В машине все куколки да картиночки, от одного этого противно. А тут еще: с места берет, как горку с хрусталем двигает. Руль подальше держит, расплескать боится. Скорость переключать — чуть не останавливается. Я извожусь, сижу как на иголках, аллергия начинается. Приехали, наконец. А он: не прокатиться ли нам, Людочка, в Загорск? Тут я ему и выдала по мозгам. Тебе, говорю…
Воскресенская отдернула руку с молотком, который уставила было на широкий камень, взвизгнула и подалась назад. Из-под куста саксаула скользнула вверх, сверкнула, выгнула и легко перекинула через пустые ветви серебристое тело, исчезла мгновенно тонкая змея. Словно не было.
— Это стрелка, — усмехнулся Миша, — всего-навсего. Мне сеструха определитель показывала. Там все пресмыкающиеся, а насекомые в другом.
— Где она? — Воскресенская с трудом переводила дыхание.
— Ищи-свищи.
— Боже, как я испугалась.
— А чего?
— Все потому, что неожиданно. — Она поморщилась с досады, поправила снова не успевшие выбиться волосы.
— Да чего их бояться-то? — Для пущей верности он и еще раз благодушно пошебаршил в кусте, топнул ногой. — Все, никого нет.
— Ведь не первый год. А все не могу привыкнуть к этой нечисти.
Миша смотрел на нее снисходительно. Было в его улыбке и мужское покровительство, и понимание подчиненного, руками знающего больше начальства.
— Трусишь ты, Людка, — проговорил фамильярно, — а она же безвредная.
— Ядовитая?
— Кажется. Но только сама она не нападает.
— Знаешь разве, что ей в голову придет.
Он продолжал усмехаться.
— Люд. Я все хочу спросить. Чего ты сюда ездишь? Тебе ведь Белоруссию предлагали. Что, из-за коэффициента? Так ведь теперь копейки набавляют. А в Белоруссии…
Она поморщилась:
— Начала здесь работу, надо закончить.
— Без тебя некому?
— Ну и привыкла.
— Это к пустыне-то? Ну раз сюда съездил, ну два — для интереса.
— Тебе трудно понять. Я здесь все знаю. Горы вон, колодцы, дороги, такыры. А на чужое место…
Пейзаж, однако, не уставал меняться. Разговаривая, они двинулись вперед. Миновав узкое место, вышли на широкое. Открылась панорама. Вообразите себе, что вы не листаете, зевая, эту книжку, а сидите перед экраном, на который проецируют один из тех слайдов, какими в гостях, едва мы потеряем бдительность после ужина, нас угощают разгоряченные хозяева. Для начала расположите мысленно слайд несколько криво, и вы получите необходимый эффект наклонности изображения, какой преследует в пустыне утомленный глаз. Это сродни миражу: на плоском месте земля дыбится, заведомая возвышенность криво оседает набок. Затем представьте, что пленка до употребления перележала срок хранения, неловкий фотограф намудрил с выдержкой, а непроворный лаборант забыл ее в одном из бачков с проявителем. Все вместе сместило спектр, небо стало бутылочным с желтизной, холмы замерцали ртутными проплешинами, в правом верхнем углу вылезла туманная вуаль. Да еще пот, заливающий глаза. Да душный туман в голове от перегрева…
— Здесь делаем последнюю точку, — сказала Воскресенская и прислонилась к осыпающемуся выступу.
Миша взял образец. Облокотился рядом, утер пот со лба.
— Да, работка.
— А ты какую хотел?
— Ну, не камни же собирать. Искать что-нибудь, месторождения, золото там или нефть, что все геологи ищут.
Воскресенская принужденно усмехнулась:
— Это не легче. И потом, я ведь тоже геолог. Тоже думала, в поиск пойду, открывать буду.
— И что?
— Распределение. Да и дело не в том, это все романтика. Чему быть — само тебя найдет. Все открытия случайно делаются. Да и всё пооткрывали давно. Теперь романтика другая, надомная, так сказать. Видишь выход базальтовый? Может, по тому склону в верхнем мелу динозавр ходил, теперь мы с тобой. Романтика! Кстати, если б ты после маршрута каждый день решал задачу по геометрии, то математику подготовил бы, сдал бы на вечернее в сентябре. А потом и ищи.
— Сперва надо формулы выучить.
— Сначала в справочник будешь заглядывать, потом запомнишь.
— Не выйдет.
— Почему?
— Сперва выучить надо. Не знаешь броду, не лезь в воду.
Она посмотрела на часы.
— Жрать вообще-то хочется. Сколько там?
— Четвертый, — сказала она.
— Этот тунеядец небось сварил и сегодня дрянь какую-нибудь. Только взглянешь на его блюда, есть на два дня расхочется.