— А после Белка была. Дочка моя уж так ее любила. С энтой Белкой тоже случай был… Ты спишь, что ли?
— Нет-нет, слушаю.
— Так вот, Белка эта…
— Это та, которая в космос летала?
— Христос с тобой, что ты говоришь такое. То ж собака, а эта — свинья. Ты слушай лучше. Ко мне тогда один все ходил свататься. Вообще-то многие ходили, ндравилась, и место мое рабочее тоже видное было. Но энтот, точно клещ, прилип, такой был упористый…
Парень потряс мешок, пытаясь определить, в каком месте сигареты запрятаны, и что-то в мешке глухо и стеклянно стукнуло. Не в силах обороть любопытства, хоть и уверен был, что спрятана левая бутылка спиртного, запустил в мешок руку. Нащупал пальцами сперва сигареты, а там ухватил не бутылку — банку, потянул к себе. Банка закрыта была полиэтиленовой крышечкой, позаимствованной с кухни. Парень извлек ее на свет и не вдруг понял — что в банке находится. Лишь вглядевшись, увидел, что за толстым стеклом, все горбясь, как давеча, застыл в скорбной позе вчерашняя общая пропажа — богомол.
— Так Белка та, зараза, пошла энтого жениха дразнить. Только в ворота входит — представительный такой, пузо арбузом, сперва кладовщиком работал, а потом почему-то в баню пошел, все говорил мне: мол, Марья, нам с тобой на двоих жить будет сподручней, потому профессии у нас такие. С подзаходом был, как же… Так вот, только входит, а Белка подкрадывается к нему сзади и рыло, рыло ему так под пиджак и сует…
Последние слова тетя Маша произнесла неотчетливо, верно, картинно представила, о чем говорила, сперва придерживалась и только фыркала, а кончив, рассмеялась вконец, даже приговаривая про себя: «Ой, господи, ой, мамочка родная…»
Богомол телепался в банке, безжизненно плюхался от одной стенки к другой.
Хоть и стучал парень по стеклу ногтем, не веря в его кончину, богомол не отзывался. Перекатывался молча, съежившись, конечности подобрав. И в живом-то виде был не весел, а уж мертвый и вовсе печальным показался парню.
Но тут, едва задумался парень о несправедливости, с богомолом совершенной, все таращась на него, из кухни неожиданно громко и смятенно раздалось:
— Едут, никак!
И тут же что-то загремело, а загремев, раскатилось, а раскатившись, разохалось. Парень, вздрогнув, подпрыгнув, подскочив, сунул банку на прежнее место, затолкал под кровать мешок кой-как, накинул… нет, не накинул ничего, а побежал из комнаты, путаясь ногами в брезенте на полу. В дверях он столкнулся с перепуганной тетей Машей, которая тоже бежала к своей раскладушке искать на голову косынку и на бегу закалывала волосы. Они потоптались друг перед другом, все обходя один другого с одной и той же стороны, разминулись, наконец, бестолково что-то бормоча, и — почти одновременно — подскочили к выходной двери, возбужденные, красные, растерянные.
Газик остановился возле ограды, уже вылезла из кабины женщина, что-то попутно досказывая шоферу. Потом она собрала какие-то листки рассыпавшиеся, заложила меж страницами блокнота. За ней, откинув переднее сиденье от себя, показался из машины и Миша, за ним — Володя. Женщина, захлопнув блокнот, наконец, подняла глаза, увидела парня, поприветствовала обычной шуткой:
— Привет работникам общепита! — И тут же развела руками: — Ба! Да у нас гости!
Была Воскресенская, несомненно, в превосходном настроении.
По привычке своей щурясь и усмехаясь, рассматривала она фигуру тети Маши, застенчиво выступившей за парнем следом на свет через порог. Тетя Маша смотрела прямо ей в лицо, но не в глаза, а ниже, чуть воровато, но тут же и зарделась, словно девочка, и неожиданно низко, по-старинному приехавшим поклонилась.
Женщину обстали мужчины.
— Это что еще за расползуха? — подтолкнул шофер Мишу локтем.
— Не знаю, — пожал тот плечами.
— Марь Федоровна, — распрямившись, представилась повариха и пуще потупилась.
Медленно и усмехаясь по-прежнему, но уж и с тенью недоумения на лице перевела Воскресенская взгляд на парня.
— Водовоз привез, — быстро отвечал парень, — вы, говорит, просили. Просили, чтобы повариха была, она повариха и есть…
— Вот оно что, — протянула Воскресенская, оживляясь еще больше. И совсем весело: — Воскресенская, будем знакомы.
Но руки не подала, хоть тетя Маша и успела робко, скоренько обтереть свою правую за спиной о платье.
— Не серчайте, — выдавила тетя Маша тогда, — обед минуточек через десять будет. Варится.
— Ха, ты, я вижу, уж бразды правления передал, — бросила Воскресенская, но тоном не разносным, и двинулась в дом.
— Да это я сама. Мол, из консервов что за суп? Да рыбный еще, это разве ж суп? Суп, когда с мясом, а без мяса когда, — тараторила тетя Маша, пятясь внутрь задом.