ЧАСТЬ III
Глава 18
Проснулся Миша Тишков, техник шестого разряда третьей экспедиции треста «Аэрогеология», и подумал: пришел ветер…
И шофер Николай Сергеевич, по автобазовской кличке Коля-Сережа, просёк, едва очухавшись: пришел ветер, видать, из пустыни…
И Володя Салтыков, в прошлом заместитель и муж, теперь простой геолог. И Вадим Орехов, вчерашний студент, ныне маршрутный рабочий третьего разряда, оклемались и решили: пришел ветер из пустыни, пришел и объял…
И Людмила Воскресенская, начальник и женщина, еще сквозь сон поняла: пришел ветер из пустыни и объял четыре угла дома моего… И пришла в себя.
И повариха Марья Федоровна, в разводе и на пенсии, еще вперед начальницы увидела то же самое, все сообразила… И была права.
И только один не проснулся. Не очухался, не оклемался. Не восстал, не воспрянул, не смог опамятоваться, но и эти шестеро, покинув сон, оказались точно в новом сне…
Глава 19. НОВЫЙ СОН
Утром, когда на дворе поочередно выло и свистело, шипело и гудело, как за окном автомобиля при скорой езде, по крыше часто и дробно застучало, будто с высоты на крышу выворачивали сор из большого кармана, в доме стояли глубоководные сумерки, ветхие стены кошары сотрясались и вздрагивали, словно облокотись на нее, кто-то большой плакал навзрыд; марличное окошко то хлопало и полоскалось, то надувалось рваным пузырем; пыль в комнате по полу и по стенам беспричинно шевелилась, а иногда слышно было, как на заднем дворе что-то обсыпается, — за столом сидели шестеро…
Несколько же прежде того с мужской половины явилась тощая фигура, прошаркала до середины большой общей комнаты и замерла возле стола, наклонилась над ним. Не было ничего проще, чем опознать ее по знакомым сатиновым поколенным трусам, по куриным с сизиной ногам, вставленным в ботинки с подмятыми задниками и скошенными каблуками, по сиреневой майке, наконец, светящейся нежно-округлыми вырезами своими на густой черноте. Физиономия шофера была темна, глаза кровавы и слепы, кадык дергался, за щеками щелкало, ибо никак не удавалось ему набрать во рту влаги достаточно, чтоб смочить переметанное сухое нёбо, смягчить засохлые губы… Оглядев внимательно всю поверхность стола, перебрав глазами все подробности и остатки, все неаппетитные следы вчерашней трапезы, и желаемого не обнаружив, с несколько театральной беспечностью привидения шофер просочился на кухню сквозь занавеску. И думал: только б дала, а то еще не даст… Звякнула на кухне одна крышечка, звякнула другая, отозвался тенорком большой чайник, чавкнул заварочный. Посуда пошла перекликаться на металлические с примесями, стеклянные, деревянные и прочие голоса. Как язык колокола, поболтался в пустой кастрюле половник. Потом раздался звук, как если бы наждаком несколько раз провели по напильнику. При определенном навыке из-под всех помех в этой, последней фразе можно было выудить и полезный сигнал. Применяя ряд эвфемизмов, подобранных по звуковому признаку к тому же, приведу такое сообщение:
— Куда ты, Федоровна, твою переехать, воду посливала, перепахать, перевеять, воды совсем нету, пережать, перебрать, рассортировать и дезориентировать!
Завозилась на коечке своей Воскресенская, забарахталась, пробудилась, возмущенными стонами пружин заявляя неудовольствие этим шоферовым лексическим набором. Разом зашушукались и на мужской половине, а Воскресенская подумала: вот наплакалась вчера, глаза опухли, нельзя, чтоб видели, а вставать надо, надо вставать… Тетя Маша же, чертыхаясь шепеляво, бормоча старчески, точно постарела за ночь, принялась искать под раскладушкой тапочки. И вдев-таки усталые ноги в обувку, начала раскачиваться на раскладушке, чтоб в выигрышный момент от нее оторваться, и крикнула сипло при этом:
— Да в кастрюле ж налито!
— Нету в кастрюле, — наждачно проскрипел шофер, — нигде нету.
Тетя Маша поднялась-таки, развела пары, тронулась с места, а при этом думала: легли поздно, с этого кружится…
Лишь койка Воскресенской приглушенно всхлипывала, точно та натягивала одежду, не вставая с постели, пока тетя Маша преодолевала дистанцию до кухни. Потом весь аккомпанемент поисков повторился до ноты, снова пусто и раздраженно перебранивалась посуда за стеной, нервно ворчали канистры и фляги, затем голосом, внезапно расчистившимся, шофер выкрикнул отчаянно: нету же, что я говорю!