– Это ты, сучонок, написал моей сестре грязную открытку?
– Это была валентинка, а не грязная открытка.
Оскар, который когда-то играл за школьную футбольную команду, хватает его за рубашку так, что отлетают две пуговицы.
– Держись подальше от моей сестренки, дегенерат. Че ты вапще делаешь в этой школе?
Он толкает его к брату, а тот ловит его за горло. От страха у Чарли потекли слезы.
Начинается побоище. Оскар врезает по носу, Гас опрокидывает на землю, и они начинают бить его ногами. Выбегают школьники, они аплодируют и кричат:
– Бьют Чарли! Еще! Еще ему поддай!
Одежда на нем разодрана, из носа течет юшка, один зуб выбит. Гас и Оскар ушли. Он сидит и плачет. Во рту горчит от крови. Школьники издевательски кричат:
– Чарли отмутузили! Чарли отмутузили!
Подходит мистер Вагнер, привратник, и разгоняет орущих. Он отводит Чарли в мужской туалет и говорит, чтобы тот смыл с лица кровь и грязь и ступал домой…
Какой же я был глупый. Верил всему, что мне говорили. А не надо было верить Хайми, да и всем остальным.
Все это я вспомнил сегодня, анализируя свой сон. Как-то это связано с мисс Кинниан, читавшей отчет через мое плечо. Мне больше не надо никого просить написать что-то за меня. Теперь я могу писать сам, и это хорошо.
Вдруг пришло в голову. А ведь Харриет так и не вернула мне медальон.
Я узнал, что такое Роршах. Это тест с чернильными кляксами, мне его задавали перед операцией. Я струхнул. Берт будет меня спрашивать, что на этих картинках, а я ничего не увижу. И как узнать, что там нарисовано? Может, и нет никаких картинок. Может, это такой прием, чтобы проверить меня на глупость – пытаюсь разглядеть то, чего нет. Я заранее затаил на него досаду.
– Ну что, Чарли, – сказал Берт. – Помнишь эти карточки?
– Конечно помню.
По моей реакции он понял, что я раздосадован, и он удивленно на меня посмотрел:
– Что-то случилось, Чарли?
– Ничего не случилось. Просто я дергаюсь из-за этих клякс.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Нет причин дергаться. Это стандартный персональный тест. Взгляни на эту карточку. Что ты на ней видишь? Все видят по-разному, глядя на эти чернильные пятна. А ты? Какие появляются мысли?
Я был в шоке. Я посмотрел на карточку, потом на него. Не таких слов от него я ждал.
– То есть в кляксах нет никаких картинок?
Берт нахмурился и снял очки.
– Ты о чем?
– О картинках! Которые прячутся в кляксах! В тот раз вы говорили, что все их видят, и хотели, чтобы я тоже их нашел.
– Нет, Чарли. Я не мог такое сказать.
– То есть как? – Из-за страха перед этими кляксами я был зол на себя и на него. – Вы так сказали. То, что вы аспирант, еще не значит, что вы можете надо мной смеяться. Все надо мной потешаются, с меня хватит!
Не помню, чтобы когда-нибудь я так злился. И не только на Берта. Я просто взорвался. Я швырнул все карточки на стол и выскочил из офиса. По коридору шел профессор Нимур, и когда я промчался мимо, даже не поздоровавшись, он понял, что со мной не все в порядке. Они с Бертом догнали меня уже у лифта.
– Чарли, – сказал Нимур, хватая меня за руку. – Одну минутку. Что все это значит?
Я выдернул руку и кивнул на Берта.
– Мне надоело, что все надо мной смеются. Раньше я этого не замечал, но теперь вижу, и мне это не нравится.
– Никто здесь над тобой не смеется, Чарли, – сказал Нимур.
– А как же кляксы? В прошлый раз Берт мне сказал, что в них скрываются картинки. Все их видят, и я должен…
– Послушай, Чарли. Ты хочешь услышать, что тебе сказал тогда Берт и как ты ответил? У нас все записано на кассете. Мы ее тебе прокрутим, и ты все услышишь своими ушами.
Я вернулся вместе с ними в отделение психиатрии, испытывая смешанные чувства. Я был уверен, что они меня разыгрывали и посмеивались, а я был невежественный и ничего не понимал. Меня переполнял гнев, и я готов был сражаться.
Пока Нимур искал кассету в моем досье, Берт пояснил: «В тот раз я употребил те же слова, что и сегодня. Правила требуют, чтобы мы точно следовали протоколу».
– Я поверю, только когда это услышу.
Они переглянулись. Я почувствовал, как краснею. Они надо мной смеются. Но потом сообразил, чтó у меня сейчас вырвалось, и понял, почему они переглянулись. Они отреагировали на перемену во мне. Я вышел на новый уровень: гнев и подозрения стали моей первой реакцией.
Из магнитофона раздался голос Берта:
– Что ты видишь на этой карточке, Чарли? Все видят по-разному, глядя на эти чернильные пятна. О чем думаешь ты?
Он почти слово в слово и с той же интонацией говорил мне в своей лаборатории несколько минут назад. А затем я услышал свои ответы… детский, немыслимый вздор. Я безвольно осел на стул.